Пакт - Полина Дашкова

Работая в Институте марксизма-ленинизма, Илья узнал о Вышинском много интересного. Андрей Януарович происходил из мелких польских шляхтичей, получил приличное юридическое образование, вступил в партию меньшевиков, имел счастье во время революции 1905-го познакомиться в пересылочной тюрьме в Баку с Кобой и с тех пор многие годы пользовался его симпатией и покровительством. После победы большевиков в октябре 1917-го Вышинский оказался единственным человеком, который вступил в партию по личной рекомендации Сталина. Ни до, ни после Сталин никому личных рекомендаций не давал.

В архиве хранился ордер на арест Ленина как немецкого шпиона, подписанный летом 1917-го прокурором при Временном правительстве А.Я. Вышинским. В той же папке лежало гневное послание старого большевика Мануильского, адресованное Сталину, в котором Вышинский разоблачался как агент царской охранки. Поверх текста красовалась косая надпись синим карандашом: «А. Вышинскому – И. Ст.». Ягуарович не уничтожил эту бумагу, хотя мог бы, он сдал письмо Мануильского с пометкой Сталина в партийный архив, открыто демонстрируя свою неуязвимость и презрение к «ленинской гвардии».

Его карьера неслась вверх. На посту ректора Вышинский задержался всего на три года, публичные издевательства над профессорами скоро ему наскучили, университетская сцена стала тесна такому большому артисту. В 1935-м он был назначен генеральным прокурором.

Илье приходилось наблюдать, как Ягуарович бочком, сгорбившись, семенит через приемную. В кабинет Хозяина Вышинский не входил, а просачивался, заметно уменьшаясь в объеме. Рыжие усы дрожали, глаза источали горячую патоку обожания. Вряд ли Хозяин верил в искренность Ягуаровича, тот явно, грубо переигрывал. Но именно это и нравилось Хозяину. Ягуарович со своей чрезмерностью идеально подходил на роль персонажа-резонера, который озвучивает мысли автора.

«Шайка бандитов, грабителей, подделывателей документов, диверсантов, шпиков, убийц! С этой шайкой убийц, поджигателей и бандитов может сравниться лишь средневековая каморра, объединявшая итальянских вельмож, босяков и уголовных бандитов. Вот моральная физиономия этих господ, морально изъеденных и морально растленных. Эти люди потеряли всякий стыд, в том числе перед своими сообщниками и перед самими собой!» – восклицал резонер.

Роль второго резонера играл Радек. Он говорил не меньше Вышинского. Горячо обличал себя и остальных подсудимых, при этом с ледяным сарказмом намекал на абсурдность происходящего.

«Процесс показал кузницу войны и он показал, что троцкистская организация стала агентурой тех сил, которые подготовляют новую мировую войну. Какие есть доказательства? Есть показания двух людей – мои показания, как я получал директивы и письма от Троцкого, которые, к сожалению, сжёг, и показания Пятакова, который встречался и говорил с Троцким. Все прочие показания других обвиняемых покоятся на наших показаниях. Если вы имеете дело с чистыми уголовниками, шпиками, то на чём можете вы базировать вашу уверенность, что то, что мы сказали, есть правда, незыблемая правда?».

По словам Радека, в декабре 1935-го Пятаков во время своей служебной командировки в Берлин был переправлен германскими спецслужбами на самолете в Осло, где встречался с Троцким.

Через сутки после публикации этой стенограммы в норвежской печати появилось заявление директора аэропорта в Осло Гулликсена, который сообщил, что с октября 1935-го по март 1936-го на аэродром не сел ни один иностранный самолет. Заявление передавали все телеграфные агентства.

Подобные проколы случались и на прошлом процессе. Один из подсудимых рассказывал о встрече с Троцким в Копенгагене, в отеле «Бристоль», и тут же правительство Дании заявило, что отеля с таким названием в Копенгагене нет.

Уголовник Сосо строго следовал сказочным законам, сочинял нарочито неправдоподобные сюжеты. Встречи, которых не могло быть, письма, которых не существует.

Сосо наскучило издеваться над своими одуревшими подданными, хотелось покуражиться над внешним миром. Сквозь пламень монологов и реплик просвечивала ледяная глумливая усмешка над тем, что принято называть здравым смыслом.

Илья переводил стенограммы в огромном количестве и попутно отслеживал свежие публикации, составлял сводки по откликам немецкой прессы.

«Фолькише Беобахтер» печатал пространное интервью с председателем Народной судебной палаты рейха Роландом Фрейслером.

«Если Сталин прав, – заявил Фрейслер, – это значит, что русскую революцию совершила банда отвратительных преступников, в которую входили только два честных человека – Ленин и Сталин.

– То есть получается, что эта пара годами управляла Россией, сотрудничая с подонками, – уточнил корреспондент.

– Именно так, – согласился Фрейслер.

На вопрос корреспондента, что представляется господину председателю особенно интересным в московском процессе, Фрейслер ответил:

– Высокий процент евреев среди подсудимых. На глазах у всего цивилизованного мира Сталин уничтожает еврейскую правящую банду и превращается в настоящего восточного деспота по образцу Чингисхана или Тамерлана».

В конце интервью председатель признался, что не может скрыть своего восхищения высоким ораторским искусством господина Вышинского.

«Франкфуртер Цайтунг» опубликовал статью из итальянской газеты «Пополо д’Италиа»:

«Вполне вероятно, что Сталин перед лицом краха ленинской системы стал тайным фашистом. В любом случае Сталин оказал фашизму большую услугу».

На первой полосе красовался портрет Муссолини, под текстом стояла его подпись.

Ежедневное «Расовое обозрение», детище Розенберга, болезненно реагировало на постоянное упоминание Троцкого как немецкого агента и обиженно заявляло:

«В Москве снова пытаются при помощи большого театрального процесса завуалировать деятельность господина Троцкого. Троцкий является всем чем угодно, но не противником Москвы, как его пытаются изобразить. Наоборот, он является одним из самых деятельных и самых энергичных агентов мировой революции. Всюду, где побывал Троцкий, возникают революционные пожары».

На следующий день «Правда» процитировала этот текст в заметке под заглавием «Германские фашисты выгораживают Троцкого».

В том же номере «Правды» печаталось продолжение заметок писателя Леона Фейхтвангера, который присутствовал на процессе.

«Судьи, прокурор, обвиняемые связаны между собой узами общей цели. Они подобны инженерам, испытывающим совершенно новую сложную машину. Некоторые из них что-то в машине испортили, испортили не со злости, а просто потому, что своенравно хотели испробовать на ней свои теории по улучшению этой машины. Их методы оказались неправильными, но эта машина не менее, чем другим, близка их сердцу, и потому они сообща с другими откровенно обсуждают свои ошибки. Их всех объединяет интерес к машине, любовь к ней. И это-то чувство и побуждает судей и обвиняемых так дружно сотрудничать друг с другом.

Патетический характер признаний должен быть в основном отнесен за счет перевода. Русская интонация трудно поддаётся передаче, русский язык в переводе звучит несколько странно, преувеличенно, как будто основным тоном его является превосходная степень».