Все, кого мы убили. Книга 2 - Олег Алифанов

Я разыскал Антона Ашика, и вместе с ним поднялись мы на гору Митридат, в часовню, построенную над могилой Стемпковского. Поклонился я и Дебрюксу, похороненному тут же, подле своего друга.

– Вот судьба, – сетовал Ашик. – Сколько лет собирал коллекцию, жил впроголодь. Начальником таможни служил ещё при прежнем императоре, да какая в Керчи таможня в ту пору! Зато мог предаваться любимому делу. Александр-то Павлович когда приезжал сюда, говорят, жаловал ему оставить у себя всё в земле найденное, да ни копейки денег не дали. Коллекция огромная – а сахару не имел в кофе положить. Ну, а как Куль-Обу открыл, так и на кофе денег не стало, словно какое проклятие. Год переписка шла с Петербургом, почему государю Николаю Павловичу тотчас по открытии клада не дали знать; столько гонцов тут повидали – все генералы всполошились. Демьяну-то, что доставил сокровища в Эрмитаж, государь перстень бриллиантовый подарил, Дмитрию Бавро, что сокровища умыкнул, за бляху золотую возвращённую тысячу двести рублей пожаловали, а Полю нашему, что больше всех сделал, только доброй земли под гроб и досталось.

Одному только порадовался я в тот грустный день: тому, что, кажется, впервые успел вовремя. Ашик как раз приступил к разбору большого архива Дебрюкса, перевезённого в музей и в беспорядке сваленного в одном из помещений подвала. Ашик подтвердил мне все признаки таинственной болезни, внезапно и скоро сразившей его друга. Он горько сетовал на то, что с уходом трёх крупнейших подвижников археологии Причерноморья, ему будет трудно поддерживать и музей и развитие нашей науки здесь. Узнав, что вскоре возвращаюсь я в Одессу, он вручил мне чисто писанный донос Воронцову на Демьяна Корейшу. Я обещал ему и по приезду в столицу ходатайствовать об улучшении его положения.

Уже спустя час вместе со вторым доносом на Высочайшее имя получил я в своё полное распоряжение и подвал, напомнивший мне библиотечный чердак обители Святого Саввы. Два дня искал я свой необдуманный подарок, задыхаясь от страха, что след его окажется теперь потерян навсегда. Я опросил всех, кто имел касательство к архиву, подробно описав предмет поиска, но никто не мог сказать ничего определённого. Ашик предположил, что тайну исчезновения могут пролить записки Дебрюкса, раз мне известно, что он работал со скрижалью незадолго до смерти.

А злополучная табличка лежала перевёрнутой на самом виду, в его скромной квартире с окном на собственную могилу, прижимая взамен пресс-папье начатую рукопись, за которой, как видно, и застала его смерть. Предосторожности мои были столь велики, что я тут же спалил все листы, поверх которых лежал страшный предмет, опасаясь, что вмятины могут хранить отпечаток копыта дьявола. Не буду излишне подробно описывать, как избавил я человечество от этого проклятого камня, разбив его и отправив в пучины Чёрного моря кусками от Керчи до Одессы. Там ждало меня вежливое приглашение князя, писанное собственной рукой его.

Я не стал заставлять упрашивать себя дважды и через день уже мерил путь к имению Прозоровских. И хоть ехал я не спеша, стремясь лишь к тому, чтобы привести в порядок свои смешанные чувства, к исходу третьего дня уже лицезрел, как за эти годы липы и каштаны сомкнули над дорогой свои изящные ветви.

Как всегда безукоризненно одетый, словно для царского приёма, Александр Николаевич прогуливался у фонтана, изображавшего сюжет с Лаокоонтом, и приветствовал меня, сощурившись от яркого солнца:

– Надворный советник?

– Произведён в прошлом месяце в коллежские именным указом, – как ни старался, я не смог сдержать от самодовольства чуть растянутые уголки губ.

– Скоро растут дипломаты, так и до канцлера доберётесь, – кивнул он, как обычно не выказывая положительных или отрицательных чувств. – Признайтесь – тоже метите в министры?

Я догадался, что он намекает на Дмитрия Васильевича Дашкова, назначенного недавно министром юстиции, и знал, что отношения Прозоровского с ним не складывались, но не подал вида.

– Я не состою в дипломатах, хотя имел честь оказать определённые услуги Отечеству и государю в краях, которые, смею надеяться, хорошо изучил. Всё же я человек науки, и имею к тому только расположение ума.

Он умыл лицо, чего так хотелось и мне, и жестом пригласил меня прогуляться по парку.

– Не проиграли ли мы, ступив на путь вашей тяжёлой науки, идущей путём преодолений? Она с трудом порождает чугунные станы, стопудовые молоты, жаркие котлы и тысячи опасных механизмов. Единицы понимают её и ценят как плод муз, другие используют для обогащения, ввергая тысячи в нищету. Но иной путь мог бы стать направлением науки – лёгким, незримым, воздушным. Но, кажется, мы окончательно порабощены пьянящими плодами с древа познания.

Признаться, я всю дорогу думал о том, с чего повести разговор. О его дочери – неучтиво, о его работах – фальшиво. Посему предполагал я начать с взаимных объяснений. Но он затеял отвлечённую беседу, и я принял её охотно как должное, что поможет нам сблизиться.

– Наука уже дала много благ, и гидравлические машины приводят в движение умные станки Жаккарда, а пар вращает колёса судов. Она только недавно встала на ноги, а до тех пор никому не мешала выспрашивать манну. Но, кажется, никто так и не добывал небесную пищу бедным?

– О, нет, я говорю о временах давних, едва ли не адамовых. Знаете, злые ангелы принесли всё это: ковку, земледелие, оружие… каменное дело. Вместо чистого общения с Создателем, который в силах дать всё бесплатно. Нет же, гордыня бросила нас в железный век: мол, всё возьмём сами. Вот и попались на удочку нечестивого Прометея.

– Вы говорите совсем как один мой друг в Святой Земле. Но он ушёл в монахи, вы же – сами учёный. Отчего же так ополчились на науку нашего времени?

– Я живу в нашем времени. И наблюдаю закат. Распри продолжаются. Ашик схлестнулся с Демьяном Корейшей. Первый пишет наместнику, другой прямо в императорскую канцелярию. Тесно стало от искателей славы. А тут ещё вы.

– Проклятие последней битвы?

– Проклятие рода человеческого. День раскопок – неделю кляузы строчат друг на друга. Да ладно бы копали с толком, а ведь только золото в Эрмитаж спешат слать, а им обратно чины. Ими и меряются – не наукой. А одни имена чего стоят: Корейша захватил себе Золотой курган, зато Ашик, дабы не отстать, нарёк свой Царским!

– А там, как назло – ни золота, ни царей! – воскликнул я, и мы расхохотались. – Я ездил к нему в Хаджи-Мушкай, – добавил я, дабы он не счёл мои слова пересказом сплетен.

– Тогда вы сумеете понять, почему я испытываю нежность к последним иллюминатам и каббалистам, которые ещё пытаются вернуться на иной путь сами, коль уж не в силах возвратить остальных.

– Не обольщайтесь. Он тоже не ведёт в Царствие Небесное. А что же собственные ваши работы? Куда привели они?

– Монперё, путешествовавший тут года два тому, кажется, первым высказал потайную мысль, которую я обдумывал втайне. Ему хватило смелости предположить, что курганы здесь имеют происхождение разное.

– Это не ново.