Черный Бумер - Андрей Троицкий

Гогер-Могер снова принимается говорить, оживленно жестикулируя, большим пальцем показывает себе за спину, на поезд. Элвис, на секунду оторвавшись от прицела, смотрит на часы: двенадцать с четвертью. Женщина с заплаканным лицом что-то кричит и трясет кулаками. Гогер продолжает трандычать без остановки. Время медленно тащится вперед. К насыпи подъезжают еще три легковушки, из машин вылезают вооруженные люди, они карабкаются вверх по склону, смешиваются с толпой.

Мазаев снимает часы на потертом ремешке, опускает их во внутренний карман бушлата, туда же кладет бумажник, письма жены, стянутые резинкой, и еще маленькую иконку Смоленской богоматери. Мазаеву очень хочется до конца выяснить отношения с супругой, хочется еще пожить, но, видно, не судьба. Как бы складно не трепался Гогер-Могер, еще целый час ему не распинаться не дадут.

— Ну что, парни, попрощаемся друг с другом, — говорит лейтенант. — Может, больше не увидимся.

Все молчат. Это молчание затягивается. Наконец Элвис кладет на доски винтовку. Буратино отрывается от пулемета. Поочередно протягивает всем красную и твердую, как доска ладонь. Потом руку тянет Элвис, за ним Мотя. Последним, горестно вздохнув, жмет всем коряги Леха Чеботарь. Элвис достает из-под куртки фляжку, в которой плещется разведенный спирт. Этот напиток он берег на черный день, и вот этот день настал, кто бы мог подумать. Фляжка идет по кругу, все поочередно прикладываются к горлышку.

Гогер продолжат жестикулировать, будто выступает перед компанией глухонемых, и, выигрывая минуты, шпарит без остановки, как заведенный, не давая собеседникам рта раскрыть. Наконец поворачивается и медленно бредет к поезду. Забирается на платформу, садится на брезент. Старлей протягивает ему раскрытую пачку сигарет, когда Гогер прикуривает, все замечают, как дрожат его руки.

— Короче так, — он жадно затягивается, пускает дым и снова затягивается. Голос сел, Гогер совсем осип. — У них те же условия. Нужна одна жертва. Я сказал, что тут все решает старлей. Пожалуй, он согласится выдать одного человека, чтобы спасти остальных. Но это трудное решение. Офицеру нужно время на раздумье. Они дали четверть часа. Я сказал, что эти жалкие минуты ничего решить нельзя. Тогда они дали полчаса. Но я выторговал час, ровно час. Сейчас двенадцать пятьдесят. В час пятьдесят мы должны привести убийцу ее сына.

Старлей глубоко вздыхает, чему-то улыбается и качает головой.

— Гогер, я думал, что ты отличный торговец, — говорит он. — Но теперь я понял, что ты гениальный артист. Выторговал целый час. Ты нас всех с того света вытащил. Гогер, господи…

Лейтенант хочет еще что-то сказать, но почему-то не может. Физиономия Буратино медленно наливается человеческими красками. Элвис переводит дух, снимает голубой берет, проводит ладонь по мокрым от пота волосам. Мотя крестится щепотью и что-то тихо шепчет, благодарит Бога за щедрый подарок. Леша Чеботарь невозмутим. Час, целый час… Этого времени за глаза хватит, чтобы пришла подмога. Но четыре «Урала»с солдатами комендантской роты из Грозного и местными ментами приезжают через сорок минут. Все обходится без стрельбы. Толпу просто вытесняют с железнодорожных путей. Скидывают вниз с откосов хлам, лежащий на рельсах. Дорога опять свободна.

Поезд трогается. Элвис пускает по кругу фляжку с остатками разведенного спирта. Мотя достает из рюкзака новый фотоаппарат мыльницу и фотографирует всех, не жалея пленки. Обманутые в лучших чувствах люди рассаживаются по машинам, они следуют за поездом на почтительном расстоянии, не рискуя сократить дистанцию. Хотя знают, что сегодня им ловить нечего. По дорогам, идущим параллельно насыпи, поезд сопровождают грузовики с солдатами и ментами.

* * *

Только однажды Элвис, никогда не вспоминавший ту войну, показал фотографии из бумажника дядя Диме. Дело было на дне рождении Радченко, все гости разошлись, и разговору никто не мешал.

— Вот пара фотографий, которые Мотя сделал тогда на платформе, — Элвис вытащил из кармана куртки карточки, протянул их Радченко. — Вот старлей Мазаев. Вот наш штангист Леша Чеботарь. Здоровый чувак. Вот Гогер-Могер, который тогда спас всех нас.

— А это кто, ну, с красными носами? — Радченко внимательно разглядывал карточки.

— Буратино и Мотя, — ответил Элвис. — Октябрь месяц. В ноябре мы снова перевозили лекарства. Тогда они здорово подскочили в цене. И за поезд бандиты взялись серьезно. На нескольких легковушках они догнали состав, кому-то удалось вскочить на подножку, а затем на площадку товарняка, залезть между вагонами и сорвать концевой кран. Поезд остановился. И тогда к нему со всех сторон устремились бандюганы. Им счета не было… Поезд снова тронулся через четверть часа, но за это время от нашего взвода, из одиннадцати человек, осталось только четверо живых. Все ранены. Одного из машинистов раздавили машиной, когда у того сдали нервы, он спустился по лестнице с локомотива и пытался убежать. Второй чудом остался жив.

— А что с этими ребятами? — Радченко показал пальцем на красноносых Буратино и Мотю. — Эти живы?

— Мотя погиб в первые же минуты боя. Мы попали под кинжальный огонь, такой плотный, что трудно было голову поднять. Его надвое перерезало очередью из крупнокалиберного пулемета. Буратино, уже раненый в ноги, долго отстреливался. Потом получил пулю в живот и потерял сознание. Он умер через две с половиной недели в госпитале от перитонита. Мы с ним лежали в соседних палатах на одном этаже. За неделю до смерти он через сестру передал мне свои шикарные ботинки. Я их до сих пор храню их. Надеваю по особым случаям.

— Выходит, те ботинки все же тебе обломились?

— Точно, — кивнул Элвис. — Всех, кого ты видишь на фотографиях, уже нет в живых. Лейтенанту Мазаеву тогда очень хотелось доехать до конечной станции. У него был заказан телефонный разговор с женой. Что-то в их отношениях стало меняться к лучшему. Кажется, она прислала покаянное письмо, прости, люблю только тебя и все такое. А Мазаев решил — пусть так оно и будет. И простил, но жена так и не узнала о его решении. Он очень ждал телефонного разговора. М-да…

— А что с Гогер-Могером?

— Он сидел в пассажирском вагоне и долго отстреливался из своего ручного пулемета. Потом там начался рукопашный бой. Двух нападавших он зарубил саперной лопатой. А третьему выстрелил в брюхо их ракетницы, потому что патроны кончились. Прожег дыру с мой кулак. Гогер не позволил разграбить вагон. Поезд дошел до станции почти в полной сохранности, пропало всего десятка три коробок с лекарствами и еще кое-какая мелочь. Старлею Мазаеву автоматной очередью оторвало руку, в животе застрял осколок гранаты. Он жил какое-то время. Минут двадцать или около того. Просил меня о чем-то, но я так и не понял, о чем.

— А ваш штангист, Леша Чеботарь?

— Он погиб позже, через два месяца был ранен в бедро пригороде Грозного. Вертолетом его переправляли в Моздок. На борту было полно раненых. Фельдшер то ли совсем зашился, то ли пьяный был. Он наложил жгут на ногу ниже раны. Чеботарь истек кровью на борту вертолета. А я выписался из госпиталя и разорвал контракт. Уже по уши был сыт войной и кровью. Больше не нужно было ни адреналина, ни больших драк.