Шелк аравийской ночи - Николь Фосселер

Ральф видел, как ранили капитана Дали, как многие из его сипаев пали в первый же день. Но не унывал. Потому что был разведчиком, а весть об их храбром марше до Дели уже разлетелась повсюду. Товарищи в палаточном лагере на равнине перед городом у берегов Джамны считали их героями. Это было то самое приключение, о котором он мечтал всю свою жизнь. При взгляде на городские стены из красного песчаника, за которыми таились повстанцы, на купола и минареты мечетей, на башни Лал-Килы, Красного форта, где обосновался Бахадур Шах, Ральф ждал своего шанса войти в историю благодаря судьбе или грубой силе. Это воодушевляло его, как и мысли о Майе. Его Майе. Искреннего раскаяния и прощения теперь было недостаточно, он хотел предстать перед ней героем, отмыться от своих прегрешений и вознестись в блеске победоносной борьбы. Ральф знал, что его час настанет.

И время пришло в первые недели сентября, когда прибыла тяжелая артиллерия и снаряды проломили башни и стены. Боеприпасы мятежников, похоже, подошли к концу, как и провиант и боевой дух. Утром четырнадцатого сентября у городских ворот резко прозвучал приказ к штурму.

Народившийся день разорвали звуки стрельбы и гром пушек, приказы и крики боли, воздух затуманили клубы дыма…

– Вперед! – заревел Ральф и направил своих людей на группу повстанцев, что бросилась им навстречу из ворот Кабула. Маленькие, грязные, оборванные – сложно поверить, что некоторые из них когда-то были солдатами славной британской армии. Ральф непрерывно палил из обоих пистолетов.

– Не уступайте! Вперед! – кричал лейтенант во все стороны, видя боковым зрением, как его сипаи продвигаются вперед шаг за шагом, убивают врага за врагом. Он горел лихорадкой сражения, его сердце билось неистово и ликующе, кровь закипала в жилах, возбуждение переполняло его, он страстно желал добычи.

Когда Ральфа Гарретта настигла пуля, он ее почти не почувствовал. Только покачнулся от сильного удара куда-то между грудью и животом. Больше ничего. Никакой боли. Перед ним сомкнулись зеленовато-коричневые ряды разведчиков, перемешались с цветами других полков, грязной одеждой повстанцев – вокруг кипела злая борьба.

Дели сегодня падет, почувствовал он. Дели падет, и восстание завершится провалом. Ральф улыбнулся, выпустив из пальцев оружие… Шум умолк, стало тихо, высоко и светло. А потом с краев наползла темнота.

«Я смог, Майя, смог. Я герой…»

– Я не должна была его отпускать.

Холодные пальцы Майи впивались в жесткую черную ткань. Траурное платье, одежда вдовы. Черная нижняя юбка и кринолин из гораздо более грубой материи, натирающей кожу даже на шее, где ее постоянно касалась свисающая на спину прозрачная вуаль. Власяница для грешницы. Все черное, без малейшего намека на цвет. Как она заслужила.

Сражение за Дели действительно стало решающим в восстании сипаев, и медленно, но верно чаша весов войны склонилась в сторону англичан. Многочисленное противостояние повстанцев у Кабульских ворот принесло большие потери полкам штурмующей колонны, и понадобилось несколько атак, чтобы захватить ворота и прорваться в город. Из пятисот пятидесяти солдат из Мардана, чей марш до Дели уже вошел в легенды, триста три лишились жизни при штурме города. И среди них – лейтенант Ральф Уильям Крисхолм Гарретт.

– Чушь! – Голос тети Элизабет срывался от негодования. – Что такое ты говоришь? Он знал, на что идет. Боже, девочка моя, ведь он был солдатом!

Она со вздохом поднялась с кресла и подошла к шкафу, где брат хранил спиртное, повозилась, тихо звеня хрусталем, вернулась с двумя наполненными стаканами, впихнула один из них Майе в руку и опустилась рядом с ней на диван.

– Выпей, родная, станет легче!

Майя послушно глотнула золотисто-коричневой жидкости и глухо закашлялась. Тетя Элизабет мягко похлопала ее по спине. Она приехала сразу, как только получила телеграмму с известием, что Ральф Гарретт пал в бою в Индии.

– Скоро пройдет!

Она не уточнила, что именно. Майя обхватила руками стакан, ее взгляд блуждал.

– Я не знаю как, – отнесла она фразу тети к гибели Ральфа.

– По-другому было нельзя, Майя. Если бы вы не встретились, он бы остался в своем индийском полку и так же погиб под Дели. Или отправился в Крым. А мы слишком хорошо знаем, чем бы это закончилось.

Тетя Элизабет сделала несколько глотков и вдруг резко отставила стакан.

– Поняла! – негромко воскликнула она, глубоко вздохнула и, сочувственно погладив племянницу по коленке, прошептала: – Ты чувствуешь себя виноватой, потому что в это время любила другого больше.

Майя поставила стакан на стол, молча встала и подошла к окну.

– Возможно, – уклончиво ответила она.

Тепло укутанный Джона шагал по влажной осенней траве и первым желтым листочкам. Он изумленно глядел на свои ножки, словно не мог осознать, что они его слушаются. А может быть, любовался новыми черными сапожками или теплыми фланелевыми штанами. Время от времени он терял равновесие, покачивался и опирался о землю, потом выпрямлялся и шел дальше, собирая листочки. Наполнив маленькие ручки яркой листвой, он радостно нес ее Джейкобу. Тот указывал ему кучу листвы на газоне, и Джона тащил туда свою ношу. А Джейкоб бурно его хвалил, хотя многие листочки из пальчиков Джоны снова оказывались на газоне.

– Ты часто о нем думаешь? – послышался тихий вопрос.

На этот раз Майя не сомневалась, о чем говорит тетя Элизабет. Она плотно сжала веки, пока колючая боль не ослабла.

– Каждый раз, когда вижу Джону, – тихо прошептала Майя, глядя в окно.

Тетя Элизабет встала и подошла к ней. И тут столь тщательно хранимое в последние дни самообладание оставило Майю…

– Это все так нарочито, фальшиво, – со слезами простонала она тонким, надломленным голосом и рванула подол траурного одеяния. – Все это! И это! – она подняла левую руку, демонстрируя массивное золотое кольцо. – Фальшиво, но правильно. Я хочу отдать Ральфу последний долг, но все равно чувствую себя лицемеркой, потому что стала вдовой намного раньше, но никому не могла этого показать. И теперь рада, что могу. Я скорблю по Ральфу, но не скучаю. Когда… Когда я уезжала из Аравии, я знала, что закончилась глава моей жизни. Маленькая, но важная. Теперь, когда Ральф… Теперь закончилась намного бо́льшая глава, и я боюсь того, что ждет меня впереди. – Она перевела дух. – Мне так плохо, тетя, я не могу забыть и… И мой траур кажется мне таким лживым! Все так запутано, все должно быть совсем иначе…

Тетя погладила Майю по влажной щеке.

– Дело в том, детка, – мягко объяснила она, – что мы не властны над своими чувствами и над собой. Марта говорила, его мать ответила на твои соболезнования неприятным письмом?

Майя кивнула, сморкаясь в платок с черной каймой.

– Лежит там, на столике. Можешь прочитать.

Тетя Элизабет не заставила себя упрашивать. Она быстро взяла письмо и достала бумагу из открытого конверта.