Жизнь - Кит Ричардс

В Чикаго обнаружилась острая нехватка гостиничных номеров – это вдобавок к проблемам с и без того недолюбливавшими нас менеджерами по бронированию. Там одновременно случились съезд торговцев стройтоварами, съезд “МакДоналдса” и съезд мебельщиков, и все фойе переполнились народом с нагрудными визитками. Из-за всего это Хью Хефнер решил, что было бы ах как весело пригласить кое-кого из нас пожить в его плейбоевском особняке. Я думаю, он потом пожалел об этом. Хью Хефнер, тоже тот еще чудила. И мы хороши – поднялись по сутенерской лестнице, из грязи в князи. Хефнер был князем, но все равно сутенером, чего уж там. Он предоставил место в распоряжение Stones, и мы провели там больше недели. И это выглядело… В общем, сплошные прыжки в бассейн после сауны и плейбоевские “зайки” повсюду, и, по сути, это большой бордель, чего я на самом деле не люблю. Воспоминания, правда, остались весьма и весьма туманные. Я знаю, что какое-то веселье мы там себе поимели. Знаю, что нехило накуролесили. Из-за того что в Хефнера стреляли прямо накануне нашего визита, место напоминало резиденцию какого-нибудь карибского диктатора, везде торчала тяжело вооруженная охрана. Но мы с Бобби с ними не пересекались, как и с туристами, которые приходили поглазеть на наши игры в плейбоевском особняке, мы погрузились в собственные развлечения.

Доктор был с нами, и мы раздобыли “зайку” специально для него. Уговор был такой: “Мы получаем свободный доступ к твоей аптечке, ты получаешь Дебби”. Я чувствовал, что, раз рецепт выписан, играй до упора. Мы с Бобби, правда, слегка переиграли – устроили пожар в туалете. Ну, не совсем мы, а препараты. Не наша вина. Мы с Бобби просто сидели в сортире, таком приятном, уютном сортире. расположились на полу, докторская аптечка у нас с собой, и мы устраиваем себе шведский стол. “Интересно, а эти как дают?” Бом! И в какой-то момент – вот вам, кстати, насчет туманности – Бобби говорит: “Что-то дымно здесь”. И я смотрю на Бобби, а его не видно, он исчез в тумане. “Точно, и правда чего-то дымновато стало”. Реакция была совсем уж замедленной. И потом вдруг какое-то завихрение у двери, и пожарная сигнализация как заверещит: “Пип-пип-пип”. “Что за шум, Боб?” – “Черт его знает. Может, надо окно открыть?” Кто-то закричал через дверь: “У вас все нормально?” “Порядок, чувак, все заебись”. Он куда-то смылся, а мы не очень-то понимаем, что дальше делать. Может, затихариться и выйти, а потом заплатим за ремонт? Но чуть попозже в дверь начинают колошматить, а официанты и мужики в черных костюмах несут ведра с водой. У них получилось открыть дверь, а здесь мы сидим на полу, зрачки с точечку. Я говорю: “Мы и сами могли разобраться. Вы не смеете вторгаться, у нас тут частное дело!” Как раз вскоре после этого Хью снялся с места и перебрался в Лос-Анджелес[191].

Из моих самых скандальных ночных похождений есть такие, что… Поверить, что они реально случились, я могу только потому, что существуют свидетельства очевидцев. Не зря же я прославился как мастер гулянок! Идеальная гулянка – если она чего-то стоит, у тебя в памяти ничего не останется. Будут только кормить анекдотами про твои подвиги. “Да ладно, ты что не помнишь, как ты палил из пушки? Чувак, задери ковер, посмотри на дырки”. Мне чуть-чуть стыдно и неудобно. “Ты и это не помнишь? Высунул член, когда висел на люстре, на драку-собаку, еще его в пять фунтов завернул?” Неа, ни одного воспоминания.

Очень трудно объяснить все это веселье через край. Ты же не говорил: о'кей, сегодня вечером гульнем. Получалось все как-то само. От желания забыться, наверное, хотя и несознательно. Когда ты в группе, много времени проводишь в загородке, и чем ты знаменитей, тем сильнее чувствуешь, что вокруг тебя тюрьма. Как только не выкручиваешься, чтоб хотя бы на несколько часов перестать быть собой.

Я способен импровизировать в бессознательном состоянии. Мне, оказывается, по силам такой поразительный фокус. В общем и целом я стараюсь оставаться в контакте с Китом Ричардсом, которого знаю. Но я хорошо знаю, что есть и другой, который, бывает, тоже показывается. Из самых лучших историй про меня многие относятся к ситуациям, где меня на самом деле нет, по крайней мере сознательно. Я, понятно, что-то делаю, потому что мне это потом пересказывает множество народу, но я могу добраться до черты, особенно после нескольких дней на кокаине, когда меня срывает – когда я думаю, что вырубился и сплю, а в реальности вытворяю всякое непотребное. Что называется, раздвигаем рамки. Но мне никто не показывал, где эти рамки. Есть определенная черта, за которой вдруг все отсекается, потому что ты раздвинул их слишком далеко. Но тебя самого слишком прет: ты пишешь песни, а потом появляются какие-то телки, и идешь с ними на это рок-н-ролльное сборище, а туда уже подтянулась куча дружков, и все тебя заправляют, и в какой-то момент щелкает выключатель, отруб, но ты все еще двигаешься. Как будто заступает резервный генератор, но память с мозгом отрубились начисто. Вот уж кто был бы кладезем историй про меня такого, это мой корешок Фредди Сесслер, упокой его душу.

С люстрами, надо сказать, связано одно воспоминание, которое можно занести в категорию “блин, пронесло”. Я записал его в тетрадке под заголовком “Небесный дробовик”.

У меня случилась небольшая стычка с Труменом Капоте, автором “Хладнокровного убийства”, – он был из компании светских дружков Мика, которые прибились к нашему каравану; еще там была княгиня Ли Радзивилл, для нас – княжна Редиска, а Трумен был просто Труби. Ему заказал статью какой-то очень щедрый журнал, так что все это время он с нами как бы работал. И один раз за кулисами Труби вякнул что-то недовольно-стервозное – его, видите ли, по-старперски не устраивало, что так шумно. Типичные пидорские подстебы, которые обычно мне до фонаря, но в другой раз бывает, что и переклинит. Это все было после шоу, и меня распирало капитально. Все эта нью-йоркская брезгливость – достало уже. Ты в Далласе. В общем, устроил ему немного шума. Помню, пинал его закрытую дверь, когда мы уже вернулись в гостиницу. А потом закидал ее кетчупом, который схватил с тележки. Выйди сюда, ты, цаца такая! Что ты здесь вообще делаешь? Тебе холодной крови надо? Ты теперь с народом ездишь, Труби! Выйди сюда в коридор и скажи все в лицо. Если вырвать из контекста, может показаться, что я какой-то натуральный Джонни Роттен, но наверняка что-то меня тогда спровоцировало.