Границы (без)опасности - Валерия Савельева

– За что дяде Сержу тебя прибивать? – не удержалась я, прерывая эту абсурдную пламенную речь. – Он сам не невинный мальчик…

Я искренне хотела добавить «и специально заставлял тебя играть влюблённого в меня мальчика, предлагая пользоваться, сколько душа пожелает», но в последний момент удержалась. Взгляд Стаса и так кардинально изменился.

– Дяде? – чуть ли не по слогам произнёс он. Пламенная речь была забыта. – Ты о боссе?

– Ну да, – пожала я плечами, – не кровного, конечно, но Серж был лучшим другом отца, с малых лет меня растил: подарки таскал, на карусели водил, в кино, в цирк. Иногда, когда папа уезжал в командировки, я с дядей оставалась почти неделями, а когда он умер, – я постаралась, чтобы это звучало максимально беззаботно, но в горле всё равно встал комок, – Серёжа взял надо мной опеку и вытащил в свет. Конечно, у меня и дядя Слава был, отец Влада, он меня очень любил и… – Замолчала, понимая, что совсем ушла от темы. – Ладно, неважно, у меня особые родственнички. Но Серж сейчас, наверное, самый близкий.

А вот следующего вопроса я точно не ожидала.

– И ты с ним не спишь? Совсем? – прищурившись, поинтересовался Стас.

Сердце вновь замерло. Только на этот раз от обиды. Серьёзно?

– Ты сдурел? – закашлявшись, рыкнула я и очень художественно выругалась. – Вероцкий, я что, похожа на девушку, которая будет из кожи вон лезть, чтобы соблазнить своего телохранителя, когда сама спит с… блять, даже не с шефом! С мужиком, которому в годик все коленки… Бли-и-ин.

Чёрт побери, неужели он всё это время думал, что я трахаюсь с дядей? Кто вообще подкинул в эту наивную телохранительскую голову такую мысль? Неудивительно, что от меня шарахался, как от огня? Только… как только можно было, узнав меня, такое думать?

Не зная, что бы схватить потяжелее, чтобы ударить Стаса, я швырнула ему в лицо подушкой. А телохранитель, гадёныш такой, лишь рассмеялся, поймал меня за руку и притянул к себе, придавливая к кровати. И поцелуи его, покрывающие шею, были совсем не невинны и легки. Чувственные, медленные, возвращающие к жизни уже потухший в груди пожар.

– Отстань! – возмутилась я, отталкивая его. – Ты думал, что я спала с Сержем. Как такое вообще представить можно?

– Ты себя со стороны видела? – шепнул он, прикусывая мочку уха. Сопротивляться резко перехотелось. – Любой поверит, что такую сможет содержать только шеф.

– Но я сама…

– И с братцем своим сводным не спишь? А-то вдруг?

– Стас!

– Шучу, шучу.

Вот только улыбка на его губах была лукавой, а во взгляде промелькнуло что-то такое… серьёзное. Словно этот наглый инквизитор скрывал нечто важное и очень-очень нужное.

– Не шутишь, – выпалила я. – Рассказывай!

Но рассказывать он не стал, даже не пообещал удовлетворить любопытство завтра, он просто продолжил целовать, пока я не сдалась. Пока не начала плавиться под его руками и губами, пока сама не согласилась на третий раунд (если он, конечно будет нежным).

Ох, мне пообещали настоящую сказку. И я поверила.

Даже если сказка и желала закончиться, я всеми силами цеплялась за неё, не тревожа и не подталкивая к реальности. Конечно, после того памятного ночного разговора, в котором меня обвинили в отношениях с собственным дядей, многое встало на свои места, но… я всё равно боялась. Отлично, теперь Стас знает, что у меня не имеется крутого любовника (Боже, как только можно было подумать такое?). Что изменилось? Секс – не повод проникаться безграничным доверием и кардинально меняться. Пусть и замечательный.

Но всё же мы изменились: Стас стал более открытым, я – счастливой. Не было больше никаких запретов на прогулки, не было попыток запереть меня дома. Мы обошли, наверное, весь город. До тошноты накатались на каруселях в городском парке; ели мороженое и сахарную вату на набережной; попали под очередной ливень, промокнув насквозь и согреваясь самым приятным из всех возможных способов; целовались на том самом мостике через реку, который опять рядом с телохранителем казался мне волшебным (даже фотографии, которые в пасмурную погоду сделала Лера, теперь были красивыми и уютными). Мы наслаждались жизнью, словно действительно попали «в вакуум», как и сказал Стас. И это было прекрасно.

Но самое главное, телохранитель говорил. Не всегда, желание пооткровенничать накатывало на него урывками, но всё же он не молчал – словно плотину прорвало, и воде, когда течение реки становилось сильнее, проникала сквозь щели.

Так, дня через три-четыре, когда Вероцкий читал книгу, а я расслабленно сидела на диване у него под боком, перебирая списки воспроизведения, он вдруг опустил голову, уткнулся носом мне в волосы и пробормотал:

– Ты пахнешь клубникой.

Просто так, внезапно. А потом приобнял одной рукой за плечи и прижал к себе. Порывисто и открыто – я так же иногда прижималась к нему, когда позволяла мыслям захватить голову и подсовывать подсознанию картины о том, как быстро рушатся сказки. Откровенный порыв романтического отчаяния. И от осознания, что Стас тоже это испытывает, становилось теплее на сердце.

– Шампунь вчера поменяла, – улыбнулась в ответ, накрывая его ладонь своей и переплетая пальцы. – Люблю клубнику.

– Я заметил, – шепнул Стас мне на ухо, явно намекая на заказ десертов: клубничный чизкейк вчера, желе – позавчера. Потом телохранитель замолчал, прерываясь на короткий поцелуй, и добавил: – Я тоже. Когда был маленький, мы с дедушкой выращивали её в саду. Мама показательно не ела, зато мы с дедом настолько объедались, что из остатков даже пироги пекли. Когда ягода созревала, запах стоял умопомрачительный.

Я представила, как малыш-Стас копается в грядках вместе с дедом, который почему-то – несмотря на явно доброжелательный характер – в мыслях выглядел хмурым мужчиной военной выправки с серебром в тёмных волосах. У такого от строгого взгляда даже клубника сама отпускала усики и активно кустилась на грядках.

– Ты его любил? – не удержалась я.

– Деда? – Стас тихонько фыркнул. – Любил. Наверное, больше всех в семье. Бабуля рано умерла, я её совсем не помню, а дед был… добрым, наверное. Мальчишкой он успел пройти войну и не понимал ярой любви сына и невестки к военной карьере. Дед считал, что жить надо для себя.

Он замолчал. В голосе слышалась грусть. Кажется, «для себя» Стас, в итоге, жить так и не научился, остался предан делу семьи до конца. За последние дни я увидела в нём столько эмоций, сколько не смогла заметить за весь месяц нашего «сотрудничества». Как человек может настолько хорошо держать лицо?

– Наверное, он был хороший, – сказала искренне, не желая молчать.

– Угу, – кивнул телохранитель, вновь утыкаясь носом в мои волосы. – Зато благодаря нему у меня мечта: купить собственный домик где-нибудь рядом с Егоровыми…

– Недешёвый такой домик, – прокомментировала я, вспоминая скро-о-омный двухэтажный особнячок его друзей.