Форс-мажор - Алексей Калугин

– Что новенького? – поинтересовался я. Так, между прочим.

– Да тут один, – Любаша заглянула в блокнот, лежавший рядом с ней на диване, – депутат битый час возмущался из-за того, что его во Францию не пустили.

– Почему?

Я тоже сел на диван, кинул руки на спинку.

По телевизору шла реклама надувного дома.

– Тот, что депутатом себя называет, говорит, что он государственное лицо и во Францию едет не по своей прихоти, а исключительно по государственным интересам. Французы же утверждают, что знать не знают, о чем он толкует, понятия не имеют, кто он такой, а потому требуют, чтобы он оформил визу в общем порядке.

Так, значит, это уже и до Европы докатилось. Интересно, они там у себя только наших деятелей не признают или и своих тоже?

– Еще мужик, весь какой-то помятый и одетый небрежно, выпучив глаза, уверял всех, что он мэр, – продолжала Любаша, сверяя терминологию с записями в блокноте. – Говорил, что раз уж мы все его избрали, то и уважать должны.

– За что уважать-то? – спросил я машинально.

– Ну, он много чего перечислил, – Любаша снова заглянула в блокнот. – Только, по-моему, врал он безбожно – одному человеку такое не под силу.

– А как президент?

– Ну, он тоже несколько растерян. Когда прилетел в Москву, его никто, кроме жены, встречать не пришел. И даже машину, чтобы отвезти в Кремль, не прислали.

– А почему в Кремль? – удивился я.

– Он там работает.

– Серьезно?

– Да.

– Там же одни музеи.

– Концертный зал еще есть, – напомнила Любаша.

– Верно, – согласился я. – Но президент, он же…

Я задумался, не закончив начатую фразу. Помнится, я где-то слышал, что президент – лицо публичное. Публичность, как я понимаю, означает необходимость периодически появляться на публике. Так, может быть, президент – это наша самая яркая эстрадная звезда? Мастер разговорного жанра?

– Тут любопытная передачка была, – сказала Любаша. – К людям подходили на улице и показывали им разные фотографии.

– Что за фотографии?

– Говорили, что известные люди – государственные деятели. Но никто никого не узнал. То есть называли разные имена, да все не те. А к концу передачи ведущий уже и сам не помнил, что за люди на фотографиях у него в руках.

Ситуация вокруг так называемых политиков и государственных деятелей развивалась с невероятной быстротой. Ради красного словца можно было бы даже сказать «с катастрофической стремительностью», да только никакого ощущения грядущей катастрофы не было. Ни у кого. Абсолютно. Все шло своим чередом.

Сначала из сетки телепередач исчезло значительное число общественно-политических программ. Поскольку программы эти мало кто смотрел, а вместо них стали показывать научно-популярные фильмы про жизнь дикой природы и дальние страны, недовольных не было. Затем закрылся целый ряд печатных изданий соответствующей направленности. Люди перестали покупать газеты, потому что не понимали, о чем в них пишут. Да и сами журналисты, похоже было, уже на автомате использовали стандартные словесные конструкции, не зная толком, к чему их пристроить.

Спустя неделю на улицах стали появляться странные люди. Все они были уже немолоды, одеты в некогда дорогие, но теперь имеющие совершенно непрезентабельный вид, затасканные, рваные и грязные костюмы. Также отличительной особенностью этих невесть откуда появившихся людей была четырех-пятидневная щетина на лице, всклокоченные волосы и совершенно безумный – но у каждого безумный по-своему – взгляд. А еще от них дурно пахло. Не как от бездомных бродяг, а как-то совершенно особенно, еще противнее. Особенно много их было в районе Тверской улицы. Хватая за руки прохожих, они называли себя народными избранниками, в доказательство чего показывали однотипные значки на лацканах пиджаков и красные книжечки удостоверений. При этом они требовали денег и уважения к себе. В первую очередь – денег. Отдельные, совсем тугие на голову особи заявляли, что их должны накормить в ресторане, а потом на машине отвезти на дачу.

Напуганные этими приставаниями, добропорядочные граждане обращались за помощью к не так давно появившимся на улицах очень вежливым и исполнительным полицейским, пришедшим на смену тем, кто был до них, тоже имевшим отношение к каким-то государственным органам с названием, за ненадобностью моментально вылетевшим у всех из головы. Полицейские быстро навели на улицах порядок, препроводив так называемых «народных избранников» в подмосковный пансионат для душевнобольных, который почему-то окрестили «Белым Домом». Там кого только не было – чиновники и министры, пресс-секретари и мэры, губернаторы и особые уполномоченные, генералы и послы. Был даже свой президент. Тот самый. Только про него быстро все забыли. Впрочем, так же, как и про всех остальных.

Когда я смотрел последний репортаж из этой странной психушки, больной, называвший себя премьер-министром, все грозил с экрана пальцем и кричал:

– Вы без нас пропадете! Все пропадете!

И действительно, было поначалу такое опасение – не сможет страна существовать без официальных представителей государственной власти. Оказалось – ничего, нормально, живем даже лучше, чем прежде. Принцип самоорганизующейся структуры оказался намного эффективнее государственной власти. По крайней мере, в этой стране.

А мы с Любашей ждем первенца. Врачи обещают мальчика. И станет жить этот мальчик в мире, в котором не будет ничего из того, что когда-то знали, но благополучно забыли его родители. Я ему уже завидую.

Закончив утренний туалет, Зам-21 вышел из дома, остановился на пороге и окинул взглядом окрестности. Ему понравилось то, что он увидел. И подумал Зам-21, что это хорошо.

Залитая солнцем лужайка казалась изумрудным небом, упавшим на землю. Сначала Зам-21 хотел сравнить свою чудесную лужайку с морским заливом, но он никогда не видел настоящего моря, а потому решил, что лучше не перебирать с метафорами. От пешеходной дорожки лужайку отделяла невысокая живая изгородь. Зам-21 сам выбрал для изгороди можжевеловые кустики. Ему нравился запах можжевельника и мелкие голубовато-розовые цветочки, обсыпавшие ветки, будто переливающиеся на солнце капли росы. Да, это было хорошее сравнение. Зам-21 остался доволен. Слева и справа, обозначая границы с соседними участками, стелились по земле широкие листья петуний. Это растение Зам-21 не любил, его посоветовал ему дизайнер, занимавшийся ландшафтным проектированием. Наверное, именно по этой причине Зам-21 никак не мог подобрать для петуний хорошее, красивое и, что самое главное, бьющее точно в цель определение. Иногда ему казалось, что петунии похожи на распластавшихся на траве осьминогов. Но единственный осьминог, которого Зам-21 видел в океанариуме, прятался за рогатым кораллом, переплетя поджатые щупальца, похожий на комок разноцветного пластилина. Вспоминая его, Зам-21 с трудом мог вообразить, что представляет собой осьминог, ползающий по траве. Да и стал бы заниматься этим осьминог, оказавшись на суше?