Спящий в песках - Том Холланд

Эхнатон медленно покачал головой.

– Каким образом ты собираешься избежать увядания и старения?

Тии, однако, проигнорировала этот вопрос и возбужденно, словно споря сама с собой, продолжала говорить:

– Да, я собиралась дождаться смерти Эйэ, ибо любила его... Я любила его. Но с какой стати мне ждать?

Смех и рыдания Тии слились воедино, а обезображенные пальцы тем временем принялись судорожно срывать одежды, открывая взору иссохшую старческую плоть.

– Как только я воссяду на трон... – Она захлебнулась в смехе, но быстро успокоилась, перевела дух и продолжила: – Никто не осмелится отвести от меня взгляд. Меня опять полюбят. Все, все будет как прежде!

Но Эхнатон снова так же медленно покачал головой.

– Каким образом, – повторил он, – ты собираешься избежать увядания и старения?

Она подняла на него взгляд, встрепенулась и, энергично жестикулируя, сказала:

– Здесь, под песками, нас ожидает чудесная награда.

– Нет, матушка, – мягко возразил Эхнатон и протянул руки, словно хотел обнять ее, хотя по-прежнему стоял высоко на уступе. – Тела царей убраны оттуда. Убраны – и заменены телами простых смертных. Разве ты не помнишь? Ведь Инен сам говорил нам об этом.

– Значит, он солгал! – воскликнула Тии и принялась ожесточенно скрести скалы скрюченными пальцами. – Солгал!

Она рассмеялась и поманила сына к себе. Эхнатон направился ей навстречу, размеренной поступью спускаясь по каменистому склону. Однако шагах в четырех от матери он вдруг снова остановился, и только теперь Тии заметила, что глаза его полыхают ярким пламенем.

Вдовствующая царица медленно распрямилась и отряхнула испачканные в пыли руки. Мгновение назад она была готова поделиться с сыном главнейшим своим секретом, но после того как увидела его лицо, почувствовала, что ей не по себе. Было что-то страшное в этих запавших щеках, алчно приоткрывшихся губах, голодном, пристальном взоре...

– Что с тобой? – как только к ней вернулся голос, прошептала Тии. – Сын мой, я не узнаю тебя! Что с тобой случилось?

Эхнатон глубоко вздохнул, но не ответил.

Завороженно глядя ему в глаза, царица думала о находящейся под ее ногами гробнице. О том, что в свое время ей не составило особого труда пробраться туда и спрятать тело еще живого царя в выемке на полу, подменив мумию в раке. Ни Эйэ, ни жрецы ни о чем не догадались, а слуг, которые осуществили эту затею, она приказала убить – ведь мертвец не проболтается. И теперь ей оставалось только извлечь тела внуков – хоть Сменхкара, хоть Тутанхамона – оттуда, куда они были спрятаны.

С огромным трудом Тии удалось вырваться из плена огненных глаз. Она снова огляделась по сторонам, ища хоть какое-то свидетельство присутствия поблизости своих факельщиков, но повсюду царила тьма Вдовствующая царица ощутила прилив раздражения и ярости. Это ж надо, оказаться так близко к осуществлению давно взлелеянных планов – и столкнуться, как назло, с невесть откуда взявшимся сыном...

Тии посмотрела себе под ноги.

– Может быть, – медленно произнесла она, – под песком и камнями еще можно отыскать магическую плоть.

– Нет, – прошептал Эхнатон, так же мягко, как и раньше. Все кончено, матушка. Из потомков Осириса осталась одна ты.

– А может быть, нам стоит поискать? – Она вперила в сына воспаленный взор. – Да, нам обоим – мне и тебе.

Эхнатон молчал, лишь в глазах его полыхало пламя. Наконец, по прошествии немалого времени, он, покачав головой, спросил:

– Матушка, почему ты забыла Всевышнего, Бога твоего отца – и Бога твоего сына?

– А разве он не забыл меня?

– Нет. Он никого не забывает.

– Вот как? Так посмотри на меня!

– Я смотрю, – кивнул Эхнатон, чуть заметно раздвинув губы в улыбке, – и все вижу.

И снова воцарилось молчание. Сын взирал на мать с печалью, но и с такой любовью, что Тии даже показалось, будто его облик утратил печать проклятия и она снова видит пред собой свое дорогое дитя. Он вновь простер к ней руки, и на сей раз царица зачарованно шагнула вперед, им навстречу. Она ощутила его объятие, мягкое прикосновение губ к своему лбу...

И вдруг захрипела, чувствуя, как пальцы Эхнатона сжимаются на ее горле.

– Что ты делаешь? – пыталась выкрикнуть она, но не смогла издать ничего, кроме хриплого стона.

Потом голова ее откинулась, на грудь полилась кровь: сын перегрыз ей горло и припал к ране. Увидеть его лицо она уже не могла, ибо глаза ее смотрели в небо, вбирая в себя его бесконечную тьму...

Или это тьма, где одна за другой гасли звезды, втягивала ее в себя?

– "Неужели это и есть смерть?" – подумала Тии, когда тьма начала подбираться к ее разуму.

Мимолетная мысль о гробнице под ногами и о содержимом погребальной камеры пробудила было в ней желание поделиться с сыном своей тайной, но сил у нее уже не было. Она уже не почувствовала, как спина коснулась песка, ибо Эхнатон опустил ее осторожно и бережно, однако в угасающем сознании Тии успел запечатлеться его прощальный поцелуй в лоб. Этот мир она покинула с мыслью о сыне...

Эхнатон ни о чем подобном не думал. Убедившись, что мать действительно скончалась и его смертельная алчность положила конец родовому проклятию, он, не в силах смотреть на ее мертвое лицо, наскоро вырыл в песке яму и, похоронив тело без всяких церемоний, повернулся и покинул долину. Куда ушел отрекшийся фараон и что с ним стало потом, не ведомо никому из живущих, но рассказанная мною история царя и храма Амона правдива. От первого до последнего слова.

* * *

Закончив свой рассказ, Лейла умолкла, а при виде изумления на моем лице улыбнулась.

– Клянусь священным именем Аллаха! – воскликнул я, и глаза мои при этом были широки, как полная луна, – история царя и храма Амона, поведанная мне тобою, воистину удивительна и ркасна! Многое, что было сокрыто доселе мраком, предстало во свете, а из-под сорванного покрова тайны проступил лик истины. Но, право же, о могущественнейшая из джиннов, лучше бы мне всего этого не слышать, ибо теперь я страшусь узнать о даре, каковой ты пожелаешь мне преподнести.

Лейла, однако, улыбнулась и, протянув руку, погладила меня по щеке.

– Как можешь ты сомневаться, о возлюбленный? Разве не ты низверг мое священное изваяние, как это сделал Эхнатон? Разве не ты был моим мужем, как и Эхнатон? И разве не ты, как и Эхнатон, нарушил свою клятву, но отправился искать меня, как только я ускользнула из твоих объятий? Теперь тебе ведомо, что я ему дала, и ты знаешь цену, которую ему пришлось уплатить. – Она улыбнулась. – Осмелишься ли ты, о муж мой, заплатить тем же?

– Да смилуется надо мной Аллах, это невозможно! – воскликнул я, думая в тот миг о Гайде, своей дочери.

Мне страшно было представить, что я, возможно, уже не увижу ее и не смогу стать свидетелем ее взросления, а уж о том, чтобы убить ее и вкусить ее плоть, не могло быть и речи. Во всем мире со всеми его красотами и чудесами не было и нет для меня никого дороже, чем мое сладчайшее дитя.