Пламя Магдебурга - Алекс Брандт

Она вдруг расплакалась, закрыв лицо ладонями. Маркус тряхнул ее за плечо. Разговор начинал его злить – пустая болтовня, и поди еще разбери, где правда, а где вранье. Впрочем, он и не надеялся узнать что-то путное.

– Сейчас, сударь, сейчас, – пробормотала Клерхен, утирая слезы ладонью. Пальцы у нее были короткие, с маленькими круглыми ногтями. – Как вспомню, так плачу…

– Ты с ними со всеми спала? – холодно спросил Маркус.

Она испуганно посмотрела на него:

– Нет, только с Себастьяном… И один раз с Дитрихом… У него была при себе серебряная коробочка для пилюль, и он пообещал, что отдаст ее мне. В прежние-то времена он был учеником аптекаря и…

– Маркус! – послышался голос Петера. – Посмотри, что здесь.

Кивнув Грёневальду, чтобы присматривал за девкой, Эрлих подошел ко второму фургону.

Внутри, на вонючей и грязной подстилке, лежал человек с перевязанным животом. Он был еще жив – когда Петер ткнул его ножнами, едва заметно шевельнулся и застонал.

Подозвав Клерхен, Маркус спросил:

– Это кто?

– Иржи. То есть по-нашему будет Георг, а по-чешски…

– Что ты несешь?!

– Он из Богемии, – торопливо пояснила девушка. – Его зовут Иржи, а если на наш, немецкий манер, то…

– Что с ним такое? Он ранен?

Клерхен кивнула. По ее лицу было видно, что она вот-вот снова расплачется.

– Не реви, – предостерег Эрлих. – Расскажи, что случилось.

– На нас напали, три дня назад. Вот в точности, как вы сегодня. Начали стрелять из-за деревьев. Юлиуса и Густава убили, а Иржи ранили.

– Кто это был? Грабители?

– Кто ж разберет, сударь… Может, грабители, а может – крестьяне из соседней деревни. Дитрих бросился было за ними, да их уже и…

Не дослушав ее, Маркус залез внутрь фургона. Запах здесь был ужасным – пахло гноем, мочой и немытым телом. Раненый Иржи лежал, почти не двигаясь. Он был молод – гораздо моложе тех, с кем они сегодня бились в лесу. Худое лицо с воспаленными веками, тонкий подбородок. Маркус поднес руку к его губам – тот едва дышал. Сквозь грязную повязку на животе проступало влажное пятно.

– Он покойник, – заключил Маркус, спрыгивая из фургона на землю. – Не сегодня, так завтра.

Клерхен побледнела:

– Господи, да как же это? Дитрих, конечно, говорил, что рана тяжелая, но…

Не глядя на нее, Маркус распорядился:

– Петер, Конрад, отнесите его наверх. А после осмотрите всё. Кто знает, может, здесь найдется что-то ценное.

– Сударь, капитан… – девушка тронула его рукав. – Вы отпустите меня? Если хотите, я могу пойти с вами, только, конечно…

Маркус отстранился – ее прикосновение было ему неприятно.

– Иди куда хочешь, – коротко ответил он. – О том, что видела здесь сегодня, – забудь. Иначе я разыщу тебя.

Он повернулся и пошел к первому фургону, откуда уже вытаскивали мешки.

И тут произошло нечто неожиданное. Из-под повозки показалась всклокоченная голова. Это был Себастьян. Все забыли о нем, а он мирно спал под днищем, не слыша ни выстрелов, ни чужих криков. И вот сейчас – проснулся. Увидев перед собой Маркуса, он на секунду замер, соображая, что нужно сделать. А потом быстрым, почти неуловимым движением ткнул ему в бедро короткий кинжал. Ткнул и провернул лезвие в ране.

Маркус побледнел и схватился рукой за борт фургона. Клерхен испуганно вскрикнула.

Прежде чем солдат успел сделать что-либо еще, к нему подскочил Петер и пинком повалил на землю.

– М-мудак, – пьяно пробормотал Себастьян, вытаращив красные глазки. – Чтоб у тебя…

Вместо ответа Петер обрушил на его лицо ружейный приклад. Удар. Еще удар. Еще. Еще. Петер бил прикладом сверху вниз, орудуя аркебузой, точно ломом. Лицо его раскраснелось, воздух с шумом выходил из ноздрей. Все как зачарованные смотрели за его руками: вверх – вниз, вверх – вниз.

Маркус случайно встретился взглядом с Клерхен. Она стояла, глядя, как Петер размалывает голову Себастьяна, и не могла произнести ни слова. Рот ее был приоткрыт, а в глазах пылал, выплескивался наружу страх.

Наконец Петер отступил на шаг назад, отшвырнув ружье в сторону.

– Вот так, – тяжело дыша, сказал он. – Так.

Все его лицо было покрыто потом, рубашка на спине взмокла. Он выглядел очень усталым – словно перетаскивал камни или пробежал без передышки несколько миль. Колени и кисти рук у него были забрызганы темной кровью.

Чеснок укоризненно посмотрел на него.

– Эх, дурень, что ж ты наделал, – сказал он, подбирая брошенную аркебузу с земли.

– Что? – непонимающе спросил Петер.

– «Что», «что», – передразнил Чеснок. – Смотри, трещина на прикладе. Ты ж не зерно пришел сюда молотить.

Петер нахмурился, стряхнул c пальцев теплые капли, а потом повернулся к Маркусу:

– Как ты?

Эрлих ничего не ответил. Он смотрел на лежащее у его ног тело.

Голова Себастьяна походила теперь на раздавленную тыкву. Темное, уродливое месиво. В лужице крови плавал нательный крест на тонкой веревке.

– Мог и убить тебя, – попытался улыбнуться Петер.

– Уберите его отсюда, – резко произнес Маркус. – И займитесь делом.

Рана была неглубокой – клинок лишь разворотил мышцу в бедре, не задев ни кости, ни сухожилий. Но ходить с такой раной Эрлиху было еще тяжело. И хотя он вполне уверенно держался на ногах, нечего было и думать о том, чтобы вернуться к дороге, пешком прошагать весь путь через лес.

Петер Штальбе вызвался идти без него, и он, после недолгих размышлений, ответил согласием. Разрешил Петеру взять с собой еще четверых парней, предупредил: быть осторожными, не рисковать. Не нападать на большие отряды, вести себя тихо, а уж если дойдет до дела, сжечь в яме трупы, чтобы не оставить следов.

Вместе с Петером отправились Каспар, Якоб, Отто Райнер и Клаус Майнау. Не новички, к виду крови приучены. Якоб так прямо весь горит от желания отомстить за смерть брата. Да пребудет с ними Господь…

Они ушли на рассвете, и целый день Эрлих с беспокойством ждал их возвращения. Но все прошло благополучно. Они убили троих солдат, при которых, кроме оружия и шлемов, нашли еще двадцать талеров серебром. Добыча невелика, так зато и труд невелик. За каждый талер, который был отнят у Кленхейма, солдаты отдадут сотню; за каждую каплю пролитой крови заплатят своими жизнями. Все справедливо, все так, как должно быть.

И все же какая-то странная, смутная тревога не оставляла Маркуса в эти дни. Он не находил себе места, вышагивал по комнате из угла в угол, заложив руки за спину, чувствуя, как ноет заживающая рана под плотной повязкой. Надо бы зайти в дом бургомистра, проведать Грету. Он не говорил с ней уже так давно… Впрочем, нет. Нельзя, чтобы Грета видела его сейчас. Он увидится с ней позже, когда силы окончательно вернутся к нему и он уже не будет ковылять при ходьбе. Мужчина не должен показывать другим своей слабости.