Публикации на портале Rara Avis 2015-2017 - Владимир Сергеевич Березин

Так вот, в этой ситуации, совершенно не важно, назовёт ли он себя писателем или литератором. Бардов она научилась избегать ещё раньше, их выдавал горький запах костра.

Ничего этого не нужно.

Былые гордые имена профессий сейчас не работают, наследство прожито и проедено, как дядино имение. Более того, довлатовское «всегда», то самое время, когда «роль и поприще писателя считались почётными», это время очень короткое и началось полтора века назад, и давно уже, в эпоху кооперативных туалетов, подошедшее к концу. После Пушкина в именах и вовсе пошла путаница: поэта называли писателем, писателя — поэтом, а всех вместе «художниками». «Писателями» звали журналистов, в энциклопедиях так именовали историков и экономистов, а людей на вольных хлебах или же газетчиков звали просто писаками. Не говоря уж о том, что были разного рода бумагомараки, что сочиняли романы с продолжением про пещеру Лихтвейса, где граф Нулин положил Наташе руку на бедро, и всё заверте…

В своих прекрасно-наивных рассуждениях Довлатов говорит о придуманном мире (не он его придумал, что его извиняет), но ещё и сам добавляет туда пафоса с этим «поприщем». Нет этого ничего, есть только сочинительство — трудное и малодоходное, которое от страха за будущее, хочется осветить лампочкой возвышенного света.

Нет, некоторые помнят, что звание писателя в советской стране было синонимом успеха, а пока ты не стал писателем-членом, оставалось надеяться, что твоим стихам, как драгоценным винам наступит известно что. Вот, кстати, совершенное было безумие с битвой женщин за мужскую форму «поэт» и появление всяких экзотических производных для тех, кто был согласен на компромисс.

И горе тебе, если назовёшь кого не по чину поэтессой — видел я слёзные драмы и по этому поводу. Теперь всё это как-то поутихло.

Виной всему, кажется, финансовые потоки. Как обмелеет живительный ручей, так тише становятся голоса в спорах за самоназвание. Нет в них никакого смысла.

Правда, рассудительные люди, которые не брезгуют мелочами, говорят, что «как вы яхту назовёте, так она и поплывёт»[183], а также вообще имя — очень важная вещь для продвижения товара на рынок. Это верное замечание, только никакого коллективного продвижения на рынок уже не наблюдается. На рынок все давно продвинулись в те времена ещё, как пронесли разные интересные транспаранты на митингах и отменили неприятные статьи в Конституции, да и саму прежнюю Конституцию скопом. Писатели и литераторы на этом рынке сначала веселились, а потом несколько печалились, просили их с этого рынка забрать, но было уже поздно.

Вышло какое-то недоразумение, как говорила Мата Хари, когда её прислонили к столбу, но вместо того, чтобы дать потанцевать, завязали глаза.

В эпоху перепроизводства слов лишние имена не нужны. Они похожи на визитки членов Галактической Академии Безопасности и купеческие ордена с витиеватыми девизами вроде «За десять лет без обмана покупателей». Ничего этого не надо, прочь, прочь.

Все слова свободны, и проще всего — твоё имя, данное родителями. А не нравится, записывайся хоть сантехником человеческих душ.

В отличие от совершённых дел, никакой причины для гордости ни в каких корпоративных званиях нет.

Я, кажется, просто двуногое существо без перьев. Можно подумать, что им лучше быть, чем человеком.

19.12.2016

​Есть на Волге утес (о биографии Степана Разина)

…И, конечно же, все вы по вечерам будете петь в вагоне «Стеньку Разина», будете глупо реветь: «И за борт её бросает в надлежащую волну». Мало того, даже иностранцы будут петь: «Вниз по матушке по Волге, сюр нотр мер Вольга, по нашей матери Волге».

Илья Ильф, Евгений Петров. «Золотой теленок».

Чертанов М. Степан Разин. — М.: Молодая гвардия, 2016. — 383 с.

Начать всё это нужно со слов самого автора. А он оговаривается, что для биографа чрезвычайно полезно, когда по поводу той или иной фигуры нет особого высочайшего мнения какого-нибудь авторитета. Это действительно так — скажет что-нибудь в прежние времена Ленин о каком-то историческом лице, и все биографы танцуют от этой печки. Или, например, бросит Пушкин (осторожно, или без большой осторожности) какую-нибудь фразу, и вот она уже лежит посреди мемуарно-биографической дороги, как огромный камень. Не в том дело, что суждение может быть неверным (многие сходились и раньше в том, что Сальери не лил яда в вино), а в том, что мифологический образ побеждает образ биографический.

Степан Разин — настоящий мифологический образ, причём даже совокупность нескольких мифов, и на многих сакральных объектах стоит, как слоны на черепахах, тех, что держат крепление Земного шара в пространстве и во многих человеческих головах. Но этот образ ещё часть огромной мифологической системы, что включает в себя реки и моря, возвышенности и впадины, мотивы человеческих действий, и вообще русскую историю.

Во-первых, это Волга — как ни крути, главная русская мифологическая река.

И сын реки, речной разбойник, вершащий историю на её просторах, а не в столичном дворце, суетливым затягиванием шарфа на чужой шее или ударами в висок властелина — это образ, от которого некуда деться, и которому нечего противопоставить.

Во-вторых, это казак, человек храбрый. Но есть храбрость государева человека, а есть храбрость разбойника.

Советская власть, копаясь в прошлом, часто рассуждала совершенно крестьянским способом: тот, кто был неприятен неприятелю, автоматически становился другом. Поэтому сколько-нибудь организованные разбойники, несмотря на легендарное или же точно описанное душегубство, превращались в героев, а уж если они вели бои с регулярными войсками, то в них видели предтеч революционного движения.

В-третьих, всякий разбойник — это почти всегда романтическая история, и — всегда история с сокровищем.

Пятая глава книги Чертанова — «Ищите женщину» — специально разбирает образ «и за борт её бросает в набежавшую волну». Марина Цветаева, русский фольклор, записи Садовникова, сказки, легенды и предания Жигулей, Костомаров, ссылающийся на народное предание. История княжны рассказывается по голландцу Стрейсу и по шведскоподданному Фабрициусу, по вестфальцу Кемпферу.

С одной стороны, это полезный обзор источников, но, что куда интереснее, всё это переходит в обзор разновидностей мифа о княжне.

То есть, ни одного чёткого свидетельства о гибели княжны нет, и, судя по всему, это вымысел. Остальное тонет в тумане мифа — мог зарезать, а мог и утопить, но мог не делать ни того, ни другого.

Более того, в записях Немировича-Данченко[184] есть точно такая же легенда, только о Ермаке.

Однако тут же представляется суждение о том, что легенда о Ермаке и татарской царевне Алмаз — более