Волынский. Кабинет-Министр Артемий Волынский - Зинаида Чиркова

И опять Меншиков остался один против толпы своих недоброжелателей. А тут ещё и Екатерина начала тайно поддерживать своего зятя, Карла Фридриха Голштинского, женатого на её старшей дочери, Анне.

Толстой на личной аудиенции просил императрицу создать Верховный тайный совет, которому поручались бы все важнейшие дела государства. Он предполагал, что в совете этом будут почти все враги светлейшего, особенно же Карл Фридрих, недовольный вмешательством Меншикова в свои дела, не дающего к тому же армию для войны с Данией за Шлезвиг. Но Екатерина вписала Меншикова в список Тайного совета первым и притом спрашивала его мнения относительно создания такого органа. Меншиков беспечно согласился: он привык всегда действовать прямо и высказывать своё суждение здесь счёл нелишним — по крайней мере все недоброжелатели будут на виду и он будет знать все их планы.

Верховный тайный совет был создан. В него вошли самые влиятельные люди царского двора — Меншиков, Апраксин, Головкин, Толстой, Остерман, Голицын, Карл Фридрих.

Анна хорошо знала их всех. Пётр Андреевич Толстой был первым следователем по делу царевича Алексея, это он выманил его обманом из Вены, привёз в Россию, и на Толстого же Пётр возложил руководство Тайной розыскных дел канцелярией. После смерти царевича, казалось бы, страшное учреждение должно было распасться, однако канцелярия продолжала существовать, превратившись в постоянную политического сыска организацию. Раз в неделю сам царь заслушивал доклады министров этой канцелярии — Толстого, Скорнякова-Писарева, Андрея Ивановича Ушакова и четвёртого, присоединившегося к ним позже, — генерала Ивана Ивановича Бутурлина. Почти две трети всех дел, которые производились здесь дознанием, возбуждал сам Пётр. И главным средством получения признаний была пытка, физические истязания. Смерть от пыток не была здесь делом необычным, что ещё раз показала и смерть царевича Алексея. Правда, Анне пришлось выслушать и шепотки, которые приписывали Толстому удушение царевича подушкой...

Толстой через эту канцелярию и попал в сенаторы и уже тяготился исполнением кровавых допросов. Он хотел отвести от себя сию должность. Но Пётр так и не ликвидировал Тайную канцелярию, уничтожила её только Екатерина I. Она направила графу Толстому указ от 28 мая 1726 года: «Тайная канцелярия создана была в 1718 году на время для случившихся тогда чрезвычайных розыскных дел... Подобные дела и ныне случаются, однако не так важные, а их ведает князь Ромодановский в Преображенском приказе, ему и надлежит передать все дела и приказных служителей...»

Но Анна знала и о том, что указ этот был составлен самим Толстым, уставшим от бесчеловечных дел.

Не кто иной, как Пётр Андреевич в двадцать втором году объявил Сенату волю Петра — указ о передаче наследства тому, на кого укажет государь. Благодаря именно этому указу и смогла поставить на ступеньки трона Екатерина свою ногу.

Адмирал Фёдор Матвеевич Апраксин был уже старый, толстый, почти лишённый зрения и слуха человек. Он принадлежал ещё к той компании, которая окружала Петра и с которой он поддерживал приятельские отношения. Фёдору Матвеевичу не раз выговаривал Пётр, что тот в письмах использовал при обращении к царю титул: «Тебе можно знать, как писать!» И Фёдор Матвеевич, горячий сподвижник в морских делах Петра, обращался к нему со словами: «Господин бомбардир Пётр Алексеевич...» Он присутствовал при пытках царевича Алексея и одним из первых подписался под смертным приговором. И потому Апраксин поддерживал Меншикова и Толстого. Знали они: если будет править малолетний сын царевича Алексея — неминуема расправа с ними, а если Екатерина — всё сообразуется с их волей.

Но самым умным и дальновидным из всей компании был всё же Меншиков.

Анна проникла в тайные планы герцога Ижорского, светлейшего князя Меншикова. Он согнал Морица с кресла герцога Курляндии, чтобы самому завладеть этим креслом. Но зачем ему это было нужно, чего ещё не хватало этому самому богатому человеку, чья власть распространялась не только на страну, но и на саму её повелительницу?

И только тогда, когда пришло из Петербурга известие о том, что дочь светлейшего Мария помолвлена с одиннадцатилетним Петром, сыном царевича Алексея, поняла она побудительные мотивы действий Меншикова.

«Закрепиться хочет на веки вечные во власти», — решила Анна. Породнившись с царём и став регентом, Меншиков намерен был сохранить своё положение в стране. Поэтому она и сразу же определила, что теперь Меншиков станет искать союза с аристократическими фамилиями Долгоруких и Голицыных. Но не только это. В воздухе висело, чувствовалось, что помолвка не закончится лишь этим. И действительно, позаботился Меншиков о том, чтобы сама Екатерина подписала указ о завещании, в котором оставляла трон сыну царевича Алексея — Петру Алексеевичу.

Вот она, интрига, взорвавшая дружбу светлейшего со старыми товарищами и сподвижниками.

И созрел заговор против Меншикова.

Анна не знала всех подробностей, но главные пружины легко поняла, исходя из своей оценки всех действующих лиц интриги. И как хорошо, что она стояла в стороне, хотя и таила в душе злобу: предпочесть лифляндку особам царской крови — в этом видела она себе обиду.

Но она гнала эти мысли. Никогда и никому не поверяла она своих тайн — она вообще не была любительницей долгих разговоров, отличалась молчаливостью, а уж на такие темы и беседовать ей было не с кем. Даже если Эрнст намекал на её царское происхождение и права на трон, она обрывала его самым резким образом.

— Бог даёт царства, венчает главы, — бросала она.

Но услышав о заговоре и его последствиях, она тихо и с горечью сказала:

— Нам, русским, хлеба не надо. Мы друг друга едим и тем сыты бываем...

А случился заговор чуть ли не у постели тяжело заболевшей Екатерины I. Только двадцать шесть месяцев процарствовала она, и почти каждый день, вставая ото сна, ужасалась:

— Опять он звал меня, тянул руки ко мне. Не даёт покоя, зовёт к себе и из могилы.

Придворные толковали так и сяк её сны, но Екатерина твёрдо уверовала, что Пётр не даст ей жизни, и, как оказалось, была права. Она заливала эту уверенность вином, пила с кем придётся и когда придётся, но радости в её душе всё равно не было. Знала: скоро, очень скоро придёт её час — не может он, даже в загробной своей жизни, обойтись без неё, как не мог обходиться всё долгое время их совместной жизни. Призывала к себе в постель всё новых и новых молодых; то Яна Сапегу, расстроив его брак с дочерью Меншикова и пожаловав ему, маленькому дворянчику, титул фельдмаршала, то совсем ещё безусого Левенвольде, то ещё кого-нибудь. И всё ждала, когда Пётр окончательно придёт за ней и уведёт за собой в запредельные дали. Не раз говорила, что ничто её уже не держит на земле, кроме одной только заботы — пристроить дочерей. Старшая, Анна, выдана, и голштинский герцог раздувался от важности, что стал таким влиятельным при русском дворе. А вот с младшей, Елизаветой, никак не удавалось. Французский король, которому осторожно, через светлейшего, предложила её в жёны дофину, только презрительно посмеялся, хотя и написал в ответ любезное письмо, что наследный принц уже обручён и у него другие виды и планы.