Крест - Сигрид Унсет

На лестнице светильня погасла. Юфрид сказала, обращаясь к Кристин:

– Гэуте не просил бы вас об этом, когда бы так сильно не захмелел. Не провожайте меня дальше, хозяйка. Не опасайтесь, я не забуду, что я всего лишь совращенная женщина, бежавшая из-под опеки своих родичей.

– Да и я уж не настолько праведна, чтобы не послужить тебе до той поры, пока сын мой не искупит свой грех перед тобою и ты не сможешь по праву называть меня свекровью, – молвила Кристин. – Садись, я расчешу твои волосы… Невиданно красивы они у тебя, дитя мое…

Но когда домочадцы разошлись на покой и Кристин улеглась в постель, она снова ощутила какую-то тревогу. Нежданно для самой себя она сказала этой Юфрид больше, чем собиралась пока говорить. Но девушка так юна… и так ясно дает понять, что не требует, чтобы о ней судили лучше, чем она того заслуживает… Дитя, отринувшее честь и послушание.

Так вот как оно бывает, когда невеста входит в дом жениха, не дождавшись свадьбы. Кристин вздохнула; когда-то и она склонна была отважиться на это ради Эрленда. Но она не уверена, что посмела бы приехать в Хюсабю, если бы там находилась его мать. Нет, нет, ей не следует делать участь этой девочки еще тяжелее…

Господин Сигюрд, все еще пьяно шатаясь, топтался по комнате, – он должен был спать с Лаврансом. Он бормотал что-то бессвязное, но от чистого сердца: он ничего не пожалеет, чтобы помочь им выпутаться из этой рискованной игры…

Днем позже Юфрид показала матери Гэуте все, что она привезла с собой из дома, – два кожаных мешка с одеждой и маленький ларец из моржовой кости, в котором хранились ее украшения. Словно читая мысли Кристин, девушка сказала, что все это ее собственные вещи, которыми она вправе распоряжаться. Она частью получила их в подарок, а частью унаследовала от матери. У отца она не взяла ничего.

Кристин сидела, печально подперев щеку рукой. В ту ночь, в давние-давние времена, когда она сама складывала свои золотые украшения в ларец, собираясь украдкой покинуть родной дом, она тоже отобрала большей частью то, что было подарено ей родителями, которых она втайне опозорила, а теперь намеревалась оскорбить и опечалить у всех на глазах…

Но по одним только нарядам и украшениям Юфрид можно было понять, что она происходит из необычайно богатой семьи. Все эти вещи, по подсчету Кристин, оценивались более чем в тридцать марок чистого серебра, – одно только пурпурное платье с серебряным рисунком, отделанное белым мехом, да дополняющий этот наряд плащ на шелковой подкладке стоили никак не меньше десяти – двенадцати марок. Если бы отец девушки пошел на примирение с Гэуте, то это было бы хорошо; но ведь сын Кристин никак не может считаться ровней этой женщине. А если Хельге хочет взыскать с Гэуте со всей суровостью, сообразно своим правам и силе, то дело обстоит как нельзя хуже.

– Это кольцо, – сказала Юфрид, – всегда носила моя мать. Если вы, хозяйка, пожелаете принять его от меня, то я пойму, что вы не осуждаете меня так сурово, как того можно было бы ожидать от столь почтенной и высокородной женщины.

– Ну, теперь мне придется быть тебе вместо матери, – улыбаясь, промолвила Кристин и надела кольцо себе на палец. Это было маленькое серебряное колечко с красивым белым агатом, и Кристин подумала, что девочка, видно, считает его особенно дорогим, раз оно напоминает ей о матери.

– Я думаю, мне следует отдарить тебя чем-нибудь.

Кристин достала свой ларец и отыскала в нем золотое кольцо с сапфирами.

– Когда Гэуте появился на свет, отец его положил это кольцо мне на постель.

Юфрид взяла кольцо и поцеловала руку Кристин.

– А я хотела бы выпросить у вас другой подарок… матушка… – Она так очаровательно улыбнулась, – Не опасайтесь, что Гэуте привел в свой дом досужую или нерадивую женщину. Но у меня нет с собою подходящего платья для работы. Дайте мне какое-нибудь старое платье с вашего плеча и позвольте помогать вам; тогда, быть может, в скором времени я больше прийдусь вам по душе, чем вы можете сейчас…

Тут Кристин ничего другого не оставалось, как показать молодой женщине содержимое своих сундуков. Юфрид так умело расхваливала красивые веши, сделанные руками Кристин, что старшая хозяйка дарила ей то одно, то другое – две полотняные простыни с бахромчатой шелковой оторочкой, полотенце с синей каймой, тканое покрывало и, наконец, большой настенный ковер с изображением соколиной охоты.

– Я хочу, чтобы эти вещи навсегда остались здесь, в Йорюндгорде, а с помощью бога и девы Марии этот дом когда-нибудь будет твоим.

Потом они пошли по клетям и кладовым. Так они провели вместе много часов и остались очень довольны друг другом.

Кристин хотела дать молодой женщине свое платье из зеленого сукна, затканного черными горошинами. Но Юфрид оно показалось слишком хорошим для домашней работы. «Бедняжка, ей так хочется подольститься к мужниной матери», – подумала Кристин, подавляя улыбку. Наконец они отыскали старое коричневое платье, которое, по мнению Юфрид, было бы вполне подходящим, если его немного укоротить и поставить заплаты на локтях и под мышками. Она попросила ножницы и принадлежности для шитья и сразу же принялась за дело. Кристин тоже взялась за шитье, и так они сидели вместе, работая, когда Гэуте и господин Сигюрд пришли к ужину.

Кристин от всего сердца признавала, что Юфрид была из тех женщин, которые ко всему умеют приложить руки. Если все обойдется хорошо, то Гэуте окажется счастливцем – ему достанется жена не менее деятельная и усердная, чем богатая и красивая. Сама Кристин, обыщи она хоть всю Норвегию, не смогла бы найти женщины, более подходящей для того, чтобы заступить ее место в Йорюндгорде. И вот однажды Кристин сказала, – потом она сама не могла понять, как эти слова сорвались с ее уст, – что в тот день, когда Юфрид, дочь Хельге, станет законной супругой Гэуте, мать передаст молодой хозяйке ключи от хозяйства, а сама переберется с Лаврансом в старый дом.

После она часто думала, что ей следовало бы поразмыслить хорошенько, прежде чем произносить подобные слова. Уж не раз случалось, что она бывала слишком опрометчива в разговорах с Юфрид.

Но все дело в том, что Юфрид была нездорова. Кристин поняла это почти сразу, как только девушка появилась в усадьбе. И Кристин вспоминала ту первую зиму, когда она жила в Хюсабю. Она-то была замужем, ее муж и отец были уже связаны свойством, хотя и не ясно было, как сложатся их отношения впоследствии, когда грех выплывет наружу. И все же она так безмерно страдала от стыда и раскаяния, затаив в сердце горькую обиду на Эрленда! А ведь ей было тогда уже полных девятнадцать лет, в то время как Юфрид едва ли минуло семнадцать. И девочка живет здесь, среди чужих, увезенная тайком из родного дома, бесправная и опозоренная, и носит под сердцем ребенка Гэуте. Кристин в глубине души не могла не признать, что Юфрид казалась более сильной и мужественной, чем когда-то она сама.

Но Юфрид не осквернила святости монастыря, не нарушила слова, данного при обручении, не лгала, не обманывала, не растоптала чести своих родителей у них за спиной. Если даже эти двое молодых людей и погрешили дерзко против законов страны, против послушания и добродетели, то все-таки они не должны были страдать от угрызений совести так тяжко, как страдала когда-то она. Кристин непрестанно молилась о благополучном исходе этой сумасбродной затеи Гэуте. Она утешала себя тем, что бог в справедливости своей не может ниспослать Гэуте и Юфрид более суровую участь, чем та, что выпала на долю ее и Эрленда, – а они ведь в конце концов поженились, и ребенок их, зачатый в грехе, родился законным наследником всех своих родичей.