Имперские войны. Цена Империи. Легион против Империи - Александр Мазин

Да-а, Рим – это нечто! Коршунов уже предвкушал, как будет гулять с Анастасией по этим гладким мостовым, умываться в фонтанах (он и сейчас проделал бы это с удовольствием), в бани сходит… их в столице, говорят, не менее дюжины – и одна другой роскошнее. А через два дня начнутся Аполлоновы игры, и это, говорят, вообще улёт!

Короче, сбылись мечты: он въезжает в Рим во главе, можно сказать, собственной армии. И Рим приветствует его как победителя. Ура! То есть – виват!

Пока Алексей Коршунов, проезжая под триумфальными арками величайших полководцев Рима, наслаждался своим собственным маленьким триумфом, его старший товарищ был далек от состояния ликования. И он, и его друг Аптус.

Политическая обстановка в столице была сложнейшая. Партия Сената гадила своему императору, как только могла. А сторонников в городе у сената было изрядно. И среди преторианцев, и среди командиров городской «полиции», и среди прочих префектур, включая весьма важную префектуру продовольствия.

Только что Черепанов с большим неудовольствием узнал, что его старый недруг Секст Габиний, бывший (но не отступившийся) жених Корнелии, стал префектом охраны,[92]снизошел так сказать благородный патриций к среднему сословию.[93]

Короче, целая свора недругов Максимина подзуживала народ к беспорядкам. В провинциях было полегче: там ставленники Августа с врагами не церемонились. Выступил против императора – отвечай. Бунтовщика – в расход, имущество – в казну. По законам военного времени. Но в Риме так поступать нельзя. С римским быдлом надо заигрывать. Баловать его надо… пока нет возможности взять его за горло.

– Жить будете прямо в палатине, – сказал Сабин. – Вы – в самом дворце, а германцев ваших разместим в казармах охраны. Это хорошо, что фракиец прислал германцев: здесь их побаиваются. И христиан среди них нет…

– А при чем тут христиане? – проворчал Черепанов. Пусть по здешним понятиям он был адептом Митры и Януса, но по рождению, пусть не по вере, он все-таки православный…

– Они против фракийца здорово мутят, – сказал Сабин. – Распустил их Александр, мало резал. Они же плодятся, как тараканы. И везде за своих стоят…

– Насколько я знаю, христиане довольно миролюбивы, – заметил Черепанов. – И налоги платят исправно.

– Ты, Геннадий, не понимаешь, – вмешался Плавт. – Они против наших богов идут. Против богов! – подчеркнул он. – Подумай, что будет с Римом, если боги от него отвернутся!

– Я вчера пятерых велел повесить, – сказал Сабин. – За оскорбление величества. Представь только: прямо на форуме прилюдно нашего Августа зверем проклятым называли!

– Хорошо, что поймали! – одобрил Плавт.

– Даже и не ловили. Представь, они сами в руки вегилам отдались. Сумасшедшие.

– Бывает, – кивнул Плавт. – Я вот в Сирии видел: жрецы богини ихней сами себе яйца отрезают. Серпом.

– Ну ты сравнил, Аптус! – воскликнул Сабин. – У тех – божественное безумие, а у этих… тьфу! Теперь ты понимаешь, Геннадий, почему я о христианах вспомнил. А, что говорить! С Востока только дрянь и приходит. Вот и вера эта – тоже оттуда.

– Ну насчет Востока ты зря так! – возразил Плавт. – Вино у них неплохое и девки…

Четвертое июля девятьсот девяностого года от основания Рима. Третий год правления Максимина. Рим

Из бань Черепанов нагло удрал. Просто-таки бросил всю честную компанию, когда градус (алкогольный, а не температурный) пересек отметку, после которой о вечной дружбе говорить рано, о политике – поздно, зато самое время вызывать «массажисток». Оставил лучшего дружка своего Леху Коршунова в компании верхушки столичной «администрации»: префекта города Сабина и префекта претория Виталиана, коего подвыпивший Коршунов, хвастаясь полученными в боях за Рим и против оного шрамами, уже запросто звал Виталиком. «Виталик», кореш Максимина и, естественно, старый боец, тоже имел чем покозырять…

Оставив славное воинство веселиться в заарендованных целиком термах Тита, Черепанов тихонечко оделся, сунул в сумку шлем, принял из рук конюха дареного сарматского жеребца и поехал знакомой дорожкой к той, о которой мечтал. Ехал и думал: как странно – сколько лет они уже знакомы, килограммы папируса извели на письма, а вместе провели от силы часов двести. И больше года не виделись. Год – это много. Особенно для юной девушки. Особенно здесь, в великолепном, роскошном и, что греха таить, развратном имперском Риме. Тем более удивительно, что его Корнелия все эти годы жила как бы вне «светских» развлечений. Может, пример папаши, перетрахавшего чуть ли не всех патрицианок столицы, повлиял на нее отталкивающе… Нередки же и в семьях алкоголиков непьющие дети… Иногда Черепанов даже чувствовал некоторую вину: по местным понятиям, Корнелия уже давно должна была стать матроной и рожать маленьких патрицианчиков…

В прошлый свой приезд Черепанов пересекся-таки с ее папочкой, и они поговорили. На сей раз – на равных. Как легат с легатом. Черепанов, правда, официально числился не легатом, а префектом легиона, но это пустяки. Зато – лицо, приближенное к императору, увенчанное лаврами по самый гребешок. А вот легат Антоний Антонин Гордиан воинских лавров не стяжал. Не было у него полководческих талантов. Зато – благороднейшая кровь, единственный сын самого богатого патриция Рима. Короче, договорились. Подписали, как тут водится, «договор о намерениях». Корнелия, «моя маленькая Кора», как звал ее Геннадий, при сем не присутствовала. Ее согласия не требовалось, но оно, разумеется, было получено. Не такой уж Антоний Антонин тиран, чтобы выдать замуж единственную дочь против ее воли.

Затем папаша отбыл обратно в Карфаген, а Черепанов провел два прекрасных дня в обществе своей любимой. К большому обоюдному сожалению, в присутствии «компаньонки» и дальней родственницы Фотиды. Та Черепанову симпатизировала, но обязанности свои блюла строго. Два дня пролетели стрелой – и Черепанов уехал к месту службы. С письмом от своего будущего тестя к императору Максимину.

Не исключено, что именно благодаря этому письму, врученному лично и в надлежащее время, оба Гордиана остались наместничать в провинции Африка. По крайней мере так полагал Черепанов. Хотя – дело тонкое. Африка – вроде как не «императорская», а «сенатская» провинция, так что и проконсулов ее должен Сенат назначать.[94]В общем, политика, война и еще раз политика. И его любимая, юная и прекрасная, томящаяся в одиночестве и проводившая жаркое лето в душном городе в надежде, что, может быть, Геннадий сумеет ее навестить.