Французская революция - Дмитрий Бовыкин

Революционеры не только унаследовали эти концепции, но и превратили их из абстрактных теоретических построений в те аксиомы, на которых должен был строиться новый политический порядок, использовали их для ограничения королевской власти. Генеральные штаты провозгласили себя Национальным собранием, по Конституции 1791 года король получал свою власть от нации. Многое из того, что называлось королевским, стало именоваться национальным. В обиход вошли выражения «национальная гвардия», «национальные имущества». На смену «оскорблению величества», которое было самым тяжким преступлением Старого порядка, пришло «оскорбление нации». В одном из словарей 1790 года говорилось: «Нация у нас стала означать все – с той поры, как мы действительно стали нацией». С того же года складывается триада «Нация, закон, король», в которой монарх занимал лишь последнее место. Согласно сформировавшейся политической доктрине, французская нация оказалась неотделима не только от страны (в географическом понимании этого слова), но и от государства.

С точки зрения тех, кто начинал Революцию, французская нация сложилась много веков назад. «Мы отнюдь не дикари, прибывшие обнаженными с берегов Ориноко, чтобы образовать общество, – говорил граф де Мирабо в сентябре 1789 года. – Мы – старая нация, и, без сомнений, даже слишком старая для нашей эпохи». Новым было лишь то, что наконец французская нация, первая из всех наций в мире, смогла заявить о своих правах.

Новое представление о нации проявилось не только в политике, но и в искусстве. Наряду с традиционными образами монарха и Франции в живописи и скульптуре появились коленопреклоненная «благодарная нация», «Гений нации», нация в лавровом венке и с пальмовой ветвью бессмертия в руке. Архитектурным выражением величия нации стало превращение в 1791 году церкви Святой Женевьевы в Париже в Пантеон, где отныне должны были покоиться останки самых славных сынов французского народа. По этому случаю церковь была перестроена, а на фронтоне появилась надпись: «Великим людям – благодарное отечество». Всего в годы Революции там было захоронено шесть человек, первым из которых стал граф де Мирабо. А позднее, в 1911 году на месте алтаря был установлен монумент, изначально предназначавшийся для сада Тюильри, – памятник Конвенту.

Рождается в годы Революции и концепция «национального достояния». В декабре 1790 года была создана состоявшая из ученых, эрудитов, библиографов и художников Комиссия по памятникам, предназначенная для надзора за «сохранением памятников, церквей и домов, перешедших во владение нации». В сентябре 1790 года принимается декрет об организации Национального архива Франции. В августе 1793 года были открыты для посетителей Лувр и Музей памятников Франции – коллекция произведений романского и готического искусства.

Несмотря на всю популярность слова «нация» в годы Французской революции, само понятие тогда еще не устоялось. Если доминирующим было представление о нации как о совокупности всех французов, то существовала и иная точка зрения, согласно которой под нацией понималась совокупность всех граждан. Это проявлялось, в частности, в революционных конституциях, в разделении граждан на активных и пассивных, в предоставлении права избирать и быть избранным не всем жителям страны, а только гражданам, не отказываясь при этом от принципа народного или национального суверенитета.

Поскольку французская нация рассматривалась прежде всего как политический организм, было особенно важно, чтобы она действительно стала единой. Однако этого единства лишь предстояло достигнуть.

«Политика исключения», о которой уже шла речь, исключала из нации ее врагов или тех, кто считался таковыми. Гражданское устройство духовенства, эксцессы дехристианизации, насаждение культа Верховного существа, теофилантропия уничтожали религиозную базу возможного единства. В этих условиях революционеры стремились объединить нацию всем, чем только было возможно.

Уже в 1789 году были отменены сословия и сословные привилегии, уничтожены корпорации, цехи, рыцарские ордена. В конце 1789 – начале 1790 годов была создана новая административно-территориальная система, при которой конгломерат провинций со своими обычаями, правами и привилегиями сменился юридически равными между собой департаментами. Изначально даже предполагалось сделать их одинаковыми по размеру – в виде нарисованных на карте прямоугольников. С тех пор количество департаментов постоянно менялось, система видоизменялась, но в общем и целом она существует по сей день.

В последующие годы участники Революции прикладывали немало усилий для того, чтобы территория страны стала еще более единой. Строились мосты и каналы, прокладывались и улучшались дороги. В 1790 году Клод Шапп, бывший священник, увлекавшийся механикой и физикой, приступил к экспериментам по созданию семафорного телеграфа. В 1793 году вошло в обиход и само слово «телеграф» (от греческих слов «далеко» и «пишу»), в 1794 году заработала первая телеграфная линия между Парижем и Лиллем. Текст сначала кодировался, а потом передавался посредством фигур, которые составляли горизонтальные и вертикальные перекладины. Шапп доказывал, что создание телеграфа – «лучший ответ тем публицистам, которые полагают, что Франция слишком велика, чтобы быть республикой».

С того же 1790 года была начата работа над еще одной реформой, которая окажется вкладом Французской революции в историю всего мира, – реформой мер и весов, в результате которой появилась сегодняшняя метрическая десятичная система. Метр в ней был привязан к длине меридиана, литр определялся как объем кубического дециметра воды, килограмм – как вес литра воды. До того в стране существовало несколько сотен разнообразных единиц измерения, которые, даже если и назывались одинаково, в различных регионах могли иметь разное значение. Ко второй половине 1795 года метрическая система была окончательно сформирована, введена декретом Национального Конвента и стала обязательной для всей Франции. На эталоне метра был выгравирован гордый девиз: «На все времена всем народам».

Еще одним способом обеспечить единство нации виделся французский язык. 8 плювиоза II года (27 января 1794 года) Бертран Барер, выступая от имени Комитета общественного спасения, привлек внимание к тому, что на французском языке говорит вся Европа, тогда как в самой Франции 400 тысяч человек его не знают. В результате «законодатель говорит на языке, который не понимают те, кто должен исполнять [законы] и подчиняться им». «Язык Свободного Народа должен быть единым и одним и тем же для всех», – настаивал Барер. И это должен быть французский, «национальный язык» – «самый красивый язык Европы, первый, который открыто увековечил права человека и гражданина, тот, который должен принести в мир самые возвышенные идеи свободы и величайшие политические построения». По итогам его доклада был принят декрет о том, что в каждой коммуне в тех департаментах, где значительная часть населения говорила на других языках, должен появиться учитель французского языка.