Возраст Суламифи - Наталья Миронова

– Ты всегда подбираешь обломки крушения, Воробушек? – спросил Климов, когда Ксения ушла.

– Вот ты бы пожил с моей мамашей, тогда бы говорил.

– Да я ничего и не говорю…

Когда приехала «Скорая», Лина показала врачу таблетки для похудения.

– Да, похоже, от этого, – кивнула женщина-врач. – Надо везти в больницу, там промоют желудок.

– Доктор, у нее в желудке ничего нет, ее рвет одной желчью. Вы можете это как-то остановить?

– Могу вколоть промедол, но это смажет картину.

– А если половинную дозу? – спросила Лина.

– Попробуем.

После укола Нелли затихла и, несмотря на половинную дозу, все-таки уснула.

– Поехали, – скомандовала женщина-врач. – Захватите все лекарства, все, что она принимала.

– У меня все здесь, – заверила ее Лина.

Когда Климов с шофером «Скорой» снесли Нелли на носилках вниз, Лина спросила его:

– Может, теперь вернешься на работу?

Но он лишь посмотрел на нее в ответ. Очень выразительно посмотрел. Они сели в машину и поехали следом за «Скорой».

В больнице был уже другой врач, мужчина. Осмотрев Нелли, он вышел к ожидавшим в приемном покое Лине и Климову.

– Боюсь, что ничем вас порадовать не смогу. У нее острый панкреатит. Приступ мы купировали, но новый – только вопрос времени. Причем очень короткого времени. Она неоперабельна. В сознании. Зовет вас.

– Я пойду с женой, – решительно заявил Климов.

Врач посмотрел на него и пожал плечами.

– Это уже ничего не изменит. Идите. Только халаты возьмите у сестры-хозяйки. Сто двадцатый кабинет.

Нелли лежала в боксе одна. Она уже очнулась от сна, ее больше не рвало, но выглядела она как живой труп. Ввалившиеся глаза лихорадочно блестели, желтая пергаментная кожа, иссеченная шрамами подтяжек, обтягивала череп. Лина не знала и не могла знать, но точно так же выглядела перед смертью ее покойная бабушка, актриса Алевтина Кузякина. Нелли протянула к дочери костлявую руку.

– Деньги! – прошептала она хрипло.

– Будут тебе деньги, успокойся, – сказала Лина.

– Деньги! – повторила Нелли. Ее глаза горели маниакальным огнем, в наркотическом возбуждении она заметалась по подушке, но заметив Климова, замерла, насторожилась. – Кто это?

– Валерий Климов, мой жених.

Нелли моментально потеряла к нему интерес.

– Деньги! Деньги в матрасе… Если Ксюха найдет…

– Не беспокойся, она не найдет.

Безумный взгляд Нелли стал хитрым, лукавым.

– За ней глаз да глаз нужен. Возьмет и сбежит… в Усть-Зажопинск.

– Никуда она не сбежит, не бойся, – подыграла матери Лина. – Неля, послушай, отдай мне Митю. Я на алименты не претендую, пусть все тебе идет. Я тебе еще подкину, но дай мне усыновить Митю. – Она поманила к себе Климова и шепнула: – Быстро звони Понизовскому, пусть едет сюда. У него бумага есть, только подписать надо. Я дам тебе денег, Неля.

– У меня есть деньги. – Голос шатался, как пьяный. – Пятьдесят штук баксов. Это мне на нити. И еще десять… на костюм. Я прошьюсь и буду выступать.

И Нелли запела спотыкающимся пьяным голосом:

Возле казармы, в свете фонаря

Кружат попарно листья сентября,

Ах, как давно у этих стен

Я сам стоял,

Стоял и ждал

Тебя, Лили Марлен,

Тебя, Лили Марлен.

– Там было… – Нелли задыхалась. Лина взбила ей подушку повыше. – Там было… такое дивное место… «И нет круглей твоих колен…» Как же там дальше? По-немецки и по-русски получалось в рифму… Не зря ему Нобеля дали… «И нет круглей твоих колен…»

Лина наклонилась к ней ближе и негромко запела:

Есть ли что банальней смерти на войне

И сентиментальней встречи при луне?

Есть ли что круглей твоих колен,

Колен твоих,

Ich liebe dich[25],

Моя Лили Марлен,

Моя Лили Марлен.

– Да-да, верно! – возбужденно зашептала Нелли. – Ты мне напишешь слова? У меня был потрясающий номер… Шикарный… Я буду петь… – И она опять, забыв, что ей только сейчас подсказали, запела: – «И нет круглей твоих колен…»

А потом закашлялась.

Лина подала ей воды. Нелли напилась и немного успокоилась.

– Они дали мне что-то божественное… У меня ничего не болит! Ничего! – Нелли тут же снова сморщилась и обвела палату диким взглядом. – Деньги! У меня много денег! Ксюха… Где она?

– Ее нет, – сымпровизировала Лина. – Уехала в Усть-Зажопинск. Я сама буду за тобой ухаживать. Что там Понизовский? – обернулась она к Климову.

– Едет. Уже едет. Все встречи отменил. Потяни еще немного. Она должна дожить…

– Пойди встреть его, хорошо? И веди прямо сюда.

Лина сидела с матерью, заговаривала ей зубы, пела для нее, моля бога, чтобы действие лекарства не кончилось до приезда адвоката.

Он приехал. Климов привел его в палату.

– Неля, подпиши. Отдай мне Митю, – снова попросила Лина. – Просто распишись вот тут. Деньги останутся тебе, не бойся.

И опять потянулся тот же морок:

– Деньги у меня есть…

– Подпиши…

– В матрасе… А десять штук… Куда я спрятала десять штук? Не помню…

– Я найду тебе десять штук. Подпиши.

– Лишь бы Ксюха не нашла…

– Она уехала. Подпиши.

– Что? Что подписать?

– Что отдаешь Митю. На усыновление. Мне.

– В Америке ему будет лучше.

– Я увезу его в Америку, – пообещала Лина. – У меня там отец, забыла? Но без твоей подписи – никак. Подпиши.

Нелли подписала бумагу. Уже никого не узнавая, обвела глазами палату.

– «И нет круглей твоих колен…» Нет, не так. Как же там было? Я все время забываю.

И опять Лина терпеливо спела:

Есть ли что круглей твоих колен,

Колен твоих,

Ich liebe dich,

Моя Лили Марлен,

Моя Лили Марлен.

– Да-да, колен твоих. У меня будет черное платье. С золотом. «И нет круглей твоих колен…»

– Неля, – тихо перебила ее Лина, – я тебя прощаю.

* * *

Они вышли из больницы в седьмом часу вечера. Понизовский, хотя Лина уговаривала его уехать, остался с ними до конца, до самой смерти Нелли.

– Спасибо, Павел Михайлович. Мне с вами ввек не расплатиться.