Питер Пэн должен умереть - Джон Вердон

Он позвонил ей на мобильник, нарвался на автоответчик и оставил короткое сообщение.

Она перезвонила минуты через три.

– Привет. Случилось что-нибудь? – В голосе слышались отзвуки все той же тревоги, что и с утра, на встрече.

– Ничего плохого. Может, я только зря тебя дергаю. Но у меня вдруг возникло ощущение, будто существует связь между двумя старыми делами – тем, вашим, со стрельбой, и еще одним. И возможно, вдобавок между ними и делом Спалтеров.

– Какая еще связь?

– Да вот не знаю. Может, если я тебе изложу то старое дело, ты заметишь что-то, что я упустил?

– Конечно. Отчего бы нет? Не знаю, смогу ли помочь, но выкладывай.

Гурни чуть извиняющимся тоном начал рассказывать:

– На первый взгляд казалось, что место происшествия вопросов не вызывает. Мужчина среднего возраста возвращался вечером домой с работы. Дорога шла под гору и внизу поворачивала. Но его машина поехала прямо вперед, проломила ограждение и застряла в расщелине носом вниз. Бензобак взорвался. Пламя было сильное, но от водителя осталось достаточно, чтобы провести вскрытие, которое показало, что перед пожаром с ним приключился обширный инфаркт. Что и посчитали причиной потери управления и последующего несчастного случая. На том бы и делу конец, если бы следователя не одолевали какие-то непонятные и неотвязные сомнения. Он отправился туда, куда эвакуировали автомобиль, и еще раз его хорошенько осмотрел. И заметил, что места самых сильных повреждений от аварии и от пожара в самой машине не соответствуют повреждениям снаружи. Тогда он отправил автомобиль на всестороннюю экспертизу.

– Постой секундочку, – перебила Эсти. – Ты сказал, повреждения внутри и снаружи не стыковались?

– Следователь заметил, что пассажирское отделение носило следы ударного теплового повреждения, не соответствующие наружным повреждениям. А разгадка, найденная при экспертизе, состояла в том, что взрывов было два. Еще до того, как взорвался бензобак, произошел небольшой взрыв внутри, в салоне, – под водительским сиденьем. Именно этот первый взрыв и стал причиной потери управления и сердечного приступа у водителя. Дальнейшие химические исследования показали, что и первый взрыв, и взрыв бензобака были активированы дистанционно.

– Откуда?

– Скорее всего, из машины, ехавшей вслед за машиной жертвы.

– Гммм. Интересно. Но к чему ты это все?

– Не знаю. Может, и ни к чему. Но почему-то мне снова и снова вспоминается эта история. Первый раз – когда ты рассказала про стрельбу в переулке за складом. Один мой знакомый психолог говорит, есть такое явление – резонанс паттерна, – когда одно явление напоминает нам другое потому, что структура у обоих сходная. Даже если мы на сознательном уровне не сознаем этого сходства.

Эсти лишь еле слышно хмыкнула в ответ.

Гурни испытывал неловкость, отчасти даже смущение. Он всегда охотно делился идеями, опасениями, гипотезами. Но совсем другое дело – делиться ощущением, что зашел в тупик, что не можешь уловить связи, которая, как ты надеешься, должна существовать.

Когда Эсти наконец заговорила, голос у нее звучал неуверенно.

– Кажется, я понимаю, о чем ты. Дай мне время поразмышлять об этом, ладно?

Ощущение, что он поступил нечестно, перевалив свою проблему на Эсти, не оставляло Гурни и вечером. Ведь умение найти закономерности в происходящем, связать разные части головоломки между собой всегда считалось именно его сильной стороной, не чьей-то еще.

Солнце село, на холмах и полях вокруг дома медленно меркли краски. Время ужина давно наступило, но есть не хотелось. Он сварил себе кофе и выпил без молока. Единственная уступка необходимости подкрепиться состояла лишь в дополнительной ложке сахара.

Возможно, он всматривался в проблему слишком пристально, слишком прямолинейно. Возможно, это еще один пример эффекта тусклой звезды – феномена, открытого им как-то ночью, когда он лежал в гамаке и смотрел на небо. Некоторые звезды находятся так далеко, что центральная часть сетчатки глаза, чуть менее чувствительная, чем остальная поверхность, просто не регистрирует их слабые лучики света. Увидеть такие звезды можно лишь, когда смотришь на несколько градусов вбок. Для прямого взгляда звезда невидима. Но посмотри в сторонку – и вот она!

С обескураживающими загадками сплошь и рядом та же история. Отпусти загадку ненадолго, отвлекись – кто знает, вдруг ответ появится сам собой. Имя или название, которое ты так мучительно вспоминаешь, могут всплыть из памяти, когда ты прекратишь мучиться. Гурни отлично знал это, даже разработал собственную теорию о том, как это работает, но природное упорство – Мадлен называла это упрямством – мешало хоть ненадолго отрешиться от проблемы. Иногда помогало банальное утомление. Иногда – внешнее вмешательство, например, вот как сейчас: телефонный звонок.

Звонил Кайл.

– Привет, пап, как там у тебя?

– Отлично. Ты еще в Сиракузах?

– Ага. На самом деле, я подумал, задержусь тут, наверное. В университете в эти выходные большущая выставка, и у Ким там тоже кое-что, какие-то видео. Ну вот я и решил, останусь тут до обеда, а потом… посмотрим. Вообще-то с самого начала, собираясь к тебе, я подумывал, не съездить ли на ярмарку, но теперь… учитывая твою ситуацию…

– Нет никаких причин не ездить! Я слегка беспокоился только о том, что ты будешь сидеть здесь, дома – да и на этот счет, скорее всего, волновался куда сильнее, чем следует. Если хочешь на ярмарку – на здоровье.

Кайл неуверенно вздохнул.

– Нет, правда. Езжай. Никаких причин не ездить.

Еще один вздох, потом пауза.

– Субботний вечер – большое событие, да? Все эти основные мероприятия?

– Насколько я знаю.

– Ну, может тогда, я заскочу взглянуть одним глазком на обратной дороге. Может, как раз на гонки на выживание. Свяжусь с тобой, когда определюсь с планами.

– Отлично. И не волнуйся. Тут все будет хорошо.

– Ладно, пап. Но ты там поосторожнее, а?

Хотя звонок продолжался меньше двух минут, он на битых полчаса увел мысли Гурни в новое русло – от треволнений с расследованием к отцовскому беспокойству.

Наконец, сказав себе, что возможный роман Кайла с Ким Коразон – не его ума дело, он попытался вновь сосредоточиться на неразберихе вокруг дела Спалтеров и на Питере Пэне.

На сей раз помехи в виде звонка уже не потребовалось – вмешалось изнеможение: усталость, при которой уже невозможно думать четко и логично.

Тогда-то, сидя перед еще открытыми двойными дверями и наблюдая, как сумерки перетекают в ночь, он и услышал знакомый заунывный звук в лесах – прежний дрожащий вой, – за которым последовала глубочайшая тишина, еще более странная и тревожная, чем сам вой. Усталому, оцепенелому разуму Гурни она казалась безмолвием пустоты и одиночества.