Король и Шут. Между Купчино и Ржевкой... - Александр «Балу» Балунов

И на смену веселым бесшабашным панкам, скоморохам, шутам, актерам в идеологию КиШа стала вживляться тема, которую вносил Миха, злясь на меня, ломая старые устои. Тема такая: проанархический матриархат, смерть русскому року, Махно – миротворец, кто не врубается в панк-рок, тот дебил и т. д. И, как многие замечали, вещалось это все с неистовой агрессией. Словно человек в самом деле устал от людской тупости. Тогда я понял, что происходит на самом деле. Наркотики и алкоголь лишали его ума и закрепляли в его душе негативное отношение к обществу. Я не боролся с Горшком по жизни – ни в коем случае! Я боролся по жизни исключительно с той заразой, которая сидела в нем и с годами брала над ним верх. Миха, которого я знал, любил и уважал, становился слабее. Естественно, он отказывался это признавать, и неадекватное состояние – пьяное или под веществами – стало доминирующим. Я это видел, и мой лимит доверия, уважения, терпения таял. Что хочу подчеркнуть: не нужно думать, что этими словами я даю человеку исчерпывающую характеристику. Нет. Я всего лишь говорю о том, что видел и чувствовал. Я говорю о том, что являлось очень важным звеном в развитии наших с ним отношений, – исключительно по моему мнению. Я говорю о своей личной трагедии, о том, как я терял связь с другом.

В конечном итоге мы дошли до того, что перестали друг другу доверять. Я перестал верить в лучшие намерения Горшка, мне стало казаться, что он преследует только интересы своего эго. А он то же самое думал обо мне.

После того как я покинул группу, мы два года вообще не общались. И тогда и во мне, и в нем стало просыпаться желание поделиться друг с другом успехами и проблемами. Мы стали изредка созваниваться. Первым позвонил я. Потом позвонил он. Правда, я понял, что он по-прежнему очень зациклен на тех же проблемах, что и раньше. Мне даже показалось, что проблем стало больше. Театр поглощал его полностью, и я надеялся, что это пойдет ему на пользу. Он все еще был в объятиях нашего «Шута», и «Шут» давал ему силы. Хотя Миха и заменил его на знак распятой анархии. «Шут» всегда нас оберегал, создавал определенного рода вакуум. И Миха продолжал в этом вакууме находиться. Мне же, из-за сложившихся обстоятельств, пришлось из-под этого купола вылезти и пройти серьезную школу нового становления, что позволило по-новому смотреть на многие вещи. На фестивале «Окна открой», где мы случайно повстречались, меня охватило неимоверное чувство жалости. Ловить себя на этом было ужасно неприятно. Прежде я никогда не испытывал к нему подобного чувства. Выглядел он ужасно. Очень поседел, лицо в морщинах, а в глазах такая неподъемная усталость, что у меня внутри все сжалось. Люди, которые его окружали, должны были хоть что-то предпринять, но я никого не осуждаю. Я был вдрабадан пьян, но суть происходящего меня вмиг отрезвила. Мы обнялись, и тогда мне показалось, что обнялись мы с ним в последний раз….

Балу. Грин зеленый, как же так!? Как дошло до такого? Когда я уходил из группы, вы объявили монархию! И я думал, это значит, что если уж всех и нахер, то, по крайней мере, вы хоть друг за друга будете держаться.

Князь. Я просто хотел, чтобы у коллектива были лидеры, которые управляют. Пишут песни и направляют команду, а музыканты помогают делать новые хиты и во всем поддерживают то, что касается творчества. Одна из главных проблем состояла в наличии двух лидеров: мы не могли договориться между собой, кому сколько музыки писать в альбоме и по прочим творческим и идеологическим темам.

Была ли у нас конкуренция? Скорее да, чем нет. Со стороны она выглядела очень забавно. Не знаю, что думают другие, но я остаюсь при мнении, что вопросы главенства навязывал именно Горшок, потому что именно ему хотелось быть всегда и во всем первым. У меня таких целей не было. Однажды мы катались по Сибири, и в поезде я нарезался так, что начал шалить. В вагоне-ресторане нашел собеседника из глубокой провинции, для которого встретить «КиШ» было сродни встрече с Буддой. У него было много вопросов, и в кульминации беседы я начал угнетать попсу и рассказывать, как мы ее не любим. В этот момент мы курили в тамбуре, и чтобы придать своим словам весомость, я наотмашь разметелил дверное стекло между вагонами. Удар получился нелепым, и тамбур окрасился кровью. Два сухожилия и три артерии были разрезаны, и мой собеседник в ужасе убежал. Проводница сделала то же самое, но успела дать мне полотенце. Началась паника, меня на скорой срочно доставили в областную больницу Новосибирска. Благодаря нашему тур-менеджеру и моему другу Дмитрию Боброву, помочь мне был вызван один из лучших специалистов города, который меня зашил и спас все пальцы. Информация о безумной выходке Князя потрясла всех, особенно Горшка. Он, кажется, решил, что нельзя допустить, чтобы в глазах окружающих Князь был более безумен и более безжалостен к себе, чем он. На следующий день я с гипсом на руке вместе с группой заселился в гостиницу в Ангарске. Со мной в номере жил Егорыч – мой друг, техник группы «Король и Шут», нынешний техник и бэк-вокалист группы «КняZZ». Он сообщил, что в номере напротив Горшок выпил в одно жало литр «Бехеровки» и громит номер. Я пошел его утихомирить. Впервые в жизни мои слова на остекленевшего Горшка не оказали никакого действия, и он упорно продолжал, как будто мне назло. Он уничтожил в номере все зеркала, стекла дверей и сервантов. Чудом остались целы окна и телевизор. Он босиком ходил по стеклам, размазывая кровь по коврам. Не будь гипса, я бы мог начать с ним бороться, как это иногда бывало, – придушить его стальным зажимом, чтобы спесь из него вышла. Но с гипсом я мог лишь говорить. Когда я понял, что все бесполезно, попросил Егорыча помочь. Егорыч – паренек крепкий, применил борцовские приемы, посопротивлялся Михе и слегка измотал его. На утро с горем пополам мы улетели в Питер. Мне позвонила Михина жена, жаловалась, что весь день доставала стекла у него из ступней. Но его история не получила такого резонанса, как моя. Он очень по этому поводу злился. Притом, что мне вообще хотелось, чтобы никакой моей истории в принципе не было. Это был один из самых глупых поступков в моей жизни. Ради того, чтобы произвести впечатление на совершенно левого человека, я чуть не лишился руки и возможности рисовать и играть на гитаре. К слову, это стало серьезным отрезвляющим моментом, и когда по синеве мне хотелось повторить что-либо подобное, я сразу вспоминал свой роковой выпендреж.

Балу. Если честно, я никогда не понимал ваших соревнований за первенство, а дележка песен выглядела со стороны полной нелепостью. Ты действительно добивался творческого превосходства, компенсируя этим медийное превосходство Горшка? Или ты таким образом пытался достигнуть какой-то гармонии в ваших отношениях?

Князь. Действительно, превосходство одного из нас над другим плохо влияло на наши отношения. Горшок считал, что если я буду делать в «КиШе» все, что захочу, то репертуар начнет состоять из песен типа «Голые коки» и «Сосиска». Думал он так потому, что я любил делать песни-шутки и песни-пародии и развлекать коллег и друзей. Я любил шуточный материал, но основной стиль «КиШа» для меня, как и для него, был в безоговорочном приоритете. Он хотел быть панком, а я – свободным художником.

В свою очередь, я считал, что Горшку нельзя было давать полной власти над группой, иначе мы бы потеряли над ним контроль: он бы сказал, что без него мы – никто, и как он захочет жить, так и будет, – торчать столько, сколько сочтет нужным. Когда он трезвел, с ним, разумеется, можно было разговаривать и строить планы на будущее, но потом он снова всех расстраивал. Я начал создавать ему конкуренцию, чтобы он не мог закрепить в себе абсолютного монарха. Мои хиты становились не менее популярными, чем те песни, музыку к которым писал он: «Со скалы», по оценкам «Нашего радио», вообще поставила рекорд. Я начал настаивать, чтобы в альбомы «КиШа» попадало до семи песен моего полного авторства и с моим исполнением, – чтобы на концертах периодически брать инициативу на себя. Когда он превращался в овощ и начинал передвигаться по сцене, как зомби, я делал вид, что у меня жизненной энергии – хоть отбавляй, и скакал вокруг него, отвлекая внимание зрителей. Так что «добрые люди» начинали подсказывать Горшку, что Князь скоро перетянет все внимание на себя и станет круче. Горшок тут же начинал меня грузить всякой фигней о том, что в панке должно быть все по-другому, – и сам себя брал в руки, чтобы соперничать. Таким образом я одновременно выполнял две полезные миссии: не давал Горшку погрязнуть в героиновом превосходстве над окружающими и создавал свой собственный песенный материал, который, как я понимал, в любом случае пойдет со мной по жизни. Когда я ушел из группы, нашлись люди, которые стали говорить, что все что было написано в «КиШе», принадлежит «КиШу» и должно там оставаться. Я на это ответил очень просто: «Забудьте об этом. Кто, по-вашему, будет петь мои "Куклу колдуна", "Со скалы", "Ром", "Гимн Шута" и другие песни, если Горшок на них никогда не претендовал?» Ну, а музыкантам или чьим-то женам я свое творческое достояние дарить и вовсе не собирался.