Владыка ледяного сада. В сердце тьмы - Ярослав Гжендович

– Какая свалка? – спросил неуверенно Драккайнен.

– Простая, как в селе! Битые черепки, объедки, мусор, черепа, ребра и подпорченный труп с вырезанными кусками мяса на бедрах. Не помнишь? Это тогда у тебя планка упала! Последнее, что ты сказал: «Это не люди. Это твари!» А потом только рычал. Тебе удалось отшвырнуть мужика на четыре метра, а в нем было килограмм сто двадцать! Поэтому не веди себя как брюссельская правозащитница! Вместо того чтобы киснуть, прими к сведению, что в тебе есть ярость берсерка, вызываемая по желанию.

– Цифраль, свали, – обронил он. – Мне нужно подумать.

– Kaaikenlaista laameri! Что, будешь так сидеть? Ты пьешь уже три дня. Тебе что, делать нечего?!

– Что-то я замерз, – сказал он, поднимаясь. – Пойду-ка в баню.

* * *

Попытку я делаю на каменистой вершине, неподалеку от храма с кузницей.

Высыпанный на плоский камень зернистый черный порошок удается поджечь. Он шипит и плюется огнем, вызывая клубы густого серного дыма, но горит как-то медленно. Я снова пытаюсь вспомнить пропорции. Уголь, сера, селитра. Может, что-то не так с гранулированием?

Жрец сидит неподалеку на корточках и смотрит со скептичным интересом.

– Для разжигания мокрого дерева лучше драконье масло, – говорит. – Наново ты его не выдумаешь, а это – дурость одна. Мы два дня уже смешиваем, мелем, мочим, толчем и сушим, как ты хотел. А теперь оно воняет.

– Нужно еще раз высушить, – говорю я. – Потом закроем порошок в железной трубе и заткнем ее пулей из свинца. Подожжем второй конец, огненный порошок выбросит пулю дальше и быстрее, чем летит любая стрела. Она пробьет любой щит и любой доспех.

Он качает головой.

– Богам не понравится.

– А что за дело богам?

– Этого нет в песни людей. Они не любят, когда слишком много придумывают. Даже корабли делают точно так, как говорит песня. Порой попадаются одержимцы, которые желают делать другие корабли. Быстрее, больше или маневреннее. С другими парусами или идущие более резким галсом. Такие корабли сразу тонут, и не потому, что они плохо плавают. Призывают проклятие на экипаж, попадают в штормы, напарываются на скалы или на ледяные горы, их преследуют морские твари. Так уж оно и есть. А твой порошок едва горит. И жутко смердит.

– Потому что влажно, – объясняю я. – Просушим его и попытаемся снова.

* * *

Та часть, что связана с кузнечным делом, идет проще всего. Люди, что превратили контроль над огнем в религию, без проблем куют необходимое. Младший жрец смог бы с закрытыми глазами сделать стальной цветок. А потому у меня есть ствол, проверченный в граненом бруске первоклассной стали. Он не длинен – сантиметров тридцать, зато калибром напоминает зенитный пулемет. Свинцовая пуля диаметром с мой большой палец.

Ствол прикреплен к деревянному ложу солидными коваными полосами. Пока это – пищаль. Гаковница. Ей далеко до снайперской винтовки, которая нужна мне более всего. Но всякий путь начинается с первого шага.

Первые испытания – тайные. Единственные свидетели – жрецы. Все, у чего есть связь с огнем, жуть как их интересует. К тому же они хотят знать, для чего служит то, что мы в поте лица изготавливаем в их кузнице уже несколько дней.

Смотрят, как я всыпаю среднюю меру пороха и тщательно трамбую его шомполом, потом вталкиваю в ствол войлочный пыж, затем пулю, тщательно обернутую в тряпицу. Где-то восемь гранов пороха. Должно позволить выстрелить метров на двести. Не будет слишком точным, но хватит. Залп, скажем, десяти таких гаковниц может изменить судьбу этого мира.

Они сидят рядком в своих кожаных кафтанах, изрисованных святыми знаками, в идиотских кожаных шапках, похожих на конверт, и с интересом смотрят на меня. Никто из них не выше метра сорока. Надо бы еще изобрести им чипсы.

Я протыкаю отверстие гвоздем, осторожно укладываю гаковницу между камнями и раздуваю фитиль запала, размещенный ради безопасности на длинной палке. Потом подумаем о кремневом замке́.

– Нам стоит спрятаться за ту скалу, – говорю.

– Зачем? – спрашивает главный жрец капризным тоном. – Так мы ничего не увидим.

– Затем, что если я сделал что-то не так, сила огненного порошка может разорвать железо, а его кусочки обладают такой силой, что разорвут нас на части.

Кажется, я их не убедил, но они послушно уходят за скалу. Выглядят, как три расстроенных хомяка. Я приседаю рядом и вытягиваю палочку с тлеющим на конце шнуром, пропитанным серой.

Попасть фитилем в небольшое отверстие с помощью трехметровой жерди оказывается труднее и нервеннее, чем казалось сперва. Особенно под внимательным взглядом трех комично серьезных карликов.

– Заткните уши, – говорю. – Будет страшный гром.

Но сперва слышно ядовитое шипение, из отверстия выстреливает пучок лилового коптящего огня, и лишь потом грохает. Примерно, как выстреливает пробка из хорошенько встряхнутого шампанского.

Я вижу пламя на конце ствола и клуб седого дыма, потом слышу лязг металла старого панциря, висящего на столбике как цель, в пятнадцати шагах. Близко, но это лишь демонстрация.

Пуля дважды отпрыгивает от снега, на плитах брони видно явное углубление. Нужно лишь немного присмотреться. Мое страшное огненное оружие оббило ржавчину и слегка прогнуло металл.

– Я слыхивал и худшие громы, – замечает один из жрецов.

– Может, лучше теми шариками бросать? – добавляет второй с явственной вежливостью в голосе. – Будет тише, а полетят они дальше. А если попадешь чем-то таким человеку в голову, то…

Замечает мой взгляд и умолкает.

– На сегодня хватит, – заявляю я, стараясь, чтобы прозвучало это спокойно. – Нужно еще подумать.

* * *

Мне нужен план. Метод.

Лобовая атака отпадает. Кажется, у меня нет серьезных шансов и при магической стычке. Остается скрытое убийство.

Я расспрашиваю о ядах. У них есть знахарь, у них есть бабы, что занимаются травами для личных нужд, но скажи им «яды» – и все начинают озабоченно чесать головы. Знают какие-то ядовитые грибы, но нынче не сезон. Начинается зима. Якобы, можно ужасно отравиться еще белыми ягодами, растущими на болоте, но собирать их нужно летом.

Остаются конвенциональные средства. Клинок, стрела, меч. Даже чернокнижники спят или бывают невнимательны.

Я хожу окрестностями и по городу – и думаю.

Снаружи пока спокойно. Змеи отступили после моей диверсии и пару дней не показывались вообще, а теперь снова собираются по ту сторону озера, но малыми группками и довольно несмело.

Грюнальди, вдохновленный моим примером, собирает ударную группу и по ночам то и дело ходит на вылазки. Они перерезают пару-другую глоток, прикалывают кого-то к дереву – и снова воцаряется спокойствие.