Перепутье - Даниэла Стил

«Ничего особенно серьезного, любовь моя, — писалон. — Это лишь малая цена в беспощадной борьбе. Другие пострадали больше,чем я. Меня огорчает, что я слишком мало могу сделать для Франции. Этогомаленького кусочка плоти вовсе не достаточно».

Он рассказал о предложении Мулена поехать в Лондон.Вероятно, он пробудет там несколько недель, пока не получит новые документы ине сможет вернуться обратно во Францию.

«Мулен заикнулся о том, чтобы потом отправить меня в горы.Может быть, я приму участие в настоящем бою. Они делают удивительные вещи, недают покоя немцам… По сравнению со скучными стенами моего кабинета это была бызамечательная смена декораций».

Он сложил письмо несколько раз и положил его под стелькусвоего ботинка на случай, если ночью что-нибудь случится. На следующий день онопустил его в тайник на рю де Бак. Он часто пользовался этой щелью, хотя ипредпочитал отдавать письма лично в руки Мулену. Впрочем, он знал, что письма,которые он опускал в эту щель, тоже доходили до Лианы. Дошло и это письмо.

Через две недели Лиана читала его, и по ее лицу текли слезы.Слепой, он не понимал своего истинного положения — это она видела. Она прочла отом, что он ранен, и чуть не потеряла сознание. Они подошли к нему ужевплотную, и Мулен недаром предложил Арману уехать в Лондон. Это означало, чтоеще миг — и будет поздно. Но он этого не понимал. Лиана почувствовала, что вней, как желчь, разливается отчаяние. Ей хотелось встряхнуть Армана, показатьему то, чего он не видел. Чей-то портрет, статуя, чужая женщина были для неговажнее, чем она, Мари-Анж и Элизабет. А потом она сделала то, чего уже давно неделала. Она пошла в церковь. Пока она молилась, она поняла, в чем заключаласьее ошибка: в ее отношениях с Ником. Она отвернулась от мужа, и он на расстоянииощутил это. Сейчас она понимала это так хорошо, как будто ей это сказалкакой-то голос или ей было видение. Вернувшись в дом на Бродвее, она долгосидела, глядя на мост Золотые Ворота. Нику она писала каждый день, а Арманулишь два-три раза в неделю. Он должен был почувствовать, что между ними —пропасть. Она теперь ясно осознала, что должна была делать. Она знала это всевремя…

Лиане потребовалось несколько часов, чтобы написать однустраницу Нику. Она сидела, пристально смотрела на лист бумаги и думала о том,что может этого и не делать. Это оказалось больнее, чем прощаться с ним наЦентральном вокзале или в комнате гостиницы в Сан-Диего. Это было больнее всего,что она когда-либо делала. Как будто отсекала правую руку. Но ведь в Библиисказано: «Если твой глаз соблазняет тебя, вырви его». Лиана чувствовала, чтоименно это она сейчас и делает. Она написала Нику, что все, что между нимибыло, это ошибка, что она напрасно подала ему надежду на будущее. Надеждникаких не было. Она нужна Арману. Ему нужна ее поддержка, ее внимание, еевера. И она обязана дать ему все это. Она больше не может его предавать. Онанаписала Нику, что всей душой любит его, но они оба не имеют права на этулюбовь. Всем сердцем она желает ему добра и будет каждый день молиться за него,но она больше не будет ему писать. Она заверила его, что сдержит свое слово иповидается с Джонни, если с ним что-нибудь случится.

«Но этого не произойдет, дорогой… Я знаю, ты вернешьсядомой. Я лишь хочу… — Ручка едва не выпала из ее пальцев, она больше не моглаписать. — Ты знаешь, чего я хочу. Но наши мечты были крадеными. Я должнавернуться к мужу, которому я принадлежу всем сердцем, всей душой, всеми помыслами.Всегда помни, дорогой, как я любила тебя. Иди с Богом. Он защитит тебя».

Рыдая, она подписала письмо и вышла, чтобы его отправить.Она долго стояла у почтового ящика, руки ее дрожали, сердце разрывалось.Усилием воли она опустила письмо в ящик. Она знала, что он получит его.

На следующий день после инцидента в Нейи Арман пришел наработу. Он был бледен, ладони мокры от пота, но он прошел к своему месту нехромая. Он сел за свой стол, как всегда. Маршан принес ему пачку донесений, которыеему предстояло прочитать, пустые бланки, которые следовало заполнить, и письмаот местных начальников.

— Будет еще что-нибудь?

— Нет, спасибо, Маршан.

Лицо ею исказила гримаса боли, но голос оставался нормальнымВсю следующую неделю Арман продолжал работать. Pa6отал он быстро. БесценныйРенуар был вынут из-под дома, Роден похищен, а еврейку с ребенком спрятали вподвале крестьянского дома около Лиона. Были и другие вопросы, которые емупредстояло решить. Он знал, что времени у него осталось мало. Нога с каждымднем становилась все хуже. Началось воспаление, но лечить ею было нечем. Арманзаставлял себя ходить так, словно нога здорова. Это отнимало сил больше, чемпрежде, и он был вконец измотан. Сейчас он выглядел на свои годы и даже немногостарше.

Он очень много работал и нередко задерживался в своемкабинете после затемнения. Он очень хотел закончить свою работу. Емутребовалось все больше времени, чтобы сжечь все свои записи. Становилось всетруднее придумать причину, чтобы развести огонь. Он часто жаловался Маршану,что его старые кости хотят тепла. Маршан пожимал плечами и возвращался к своейработе за письменный стол.

До очередной встречи с Муленом осталось четыре дня. Арманпонимал, что нужно спешить. Однажды, возвратясь домой после десяти часов, онзаметил, что в квартире кто-то был. Он не помнил, чтобы он оставлял стул такдалеко от стола. Но он очень устал, раненая нога болела. Нужно будет в Лондонесходить к врачу. Он осмотрел свою квартиру, затем поглядел на площадьПале-Бурбон. Было тяжело уезжать из Парижа. Но ему уже приходилось уезжать. Онснова вернется сюда, и на этот раз Париж уже будет свободен.

— Bonsoir, ma belle[5]. — Онулыбнулся своему городу, а ложась в постель, вспомнил о жене. Утром он напишетЛиане… Или, может быть, на следующий день. Сейчас у него нет времени. Однаконога болела так сильно, что он проснулся до рассвета, решил встать и написатьей письмо. Вытащив лист бумаги, он почувствовал знакомый озноб.

"Я мало о чем могу рассказать тебе. У меня было оченьмного работы, дорогая. — Потом он о чем-то вспомнил и улыбнулся. —Боюсь, я стал плохим мужем. Две недели назад я даже не вспомнил о нашейтринадцатой годовщине. Но, надеюсь, ты простишь меня, учитывая всеобстоятельства. Пусть наша следующая годовщина будет легкой и мирной. И пустьмы скоро увидим друг друга. — Затем он продолжал рассказывать о своейработе. — Боюсь, что с ногой у меня неладно. Я жалею далее, что написалтебе об этом. Боюсь, ты будешь беспокоиться. Я уверен, что ничего опасного нет,но каждый день приходится ходить, и от этого ей вряд ли становится лучше.Похоже, я стал стариком, но стариком, который все еще любит свою страну… a lamort et a tout jama is[6]… любой ценой, неважно какой. Я срадостью отдам ногу и сердце за эту землю, которую так люблю. Сейчас страна моялежит, пригвожденная к земле, изнасилованная нацистами, но скоро она будетсвободной и мы будем ухаживать за ней, пока она снова не станет здоровой. Ты тогдаснова будешь со мной, Лиана, и мы все будем счастливы. А пока я рад, что ты вбезопасности у своего дяди. Это лучше и для тебя, и для девочек. Я никогда нежалел, что отослал вас в Штаты. По крайней мере ты не видишь, как Франциязадыхается в руках у немцев… не видишь их рук на ее горле, когда они свожделением наблюдают, как она задыхается. Мысль с том, что я скоро покинуродину, разбивает мое сердце. Единственное, что меня утешает — я скоро вернусьи буду бороться еще упорнее".