Дело о 140 миллиардах, или 7060 дней из жизни следователя - Владимир Калиниченко

Чего стоили, например, тбилисские события! В четверг, пятницу и субботу никто не решался пойти на разгон многотысячного митинга в столице Грузии. Ночью из Англии вернулся Горбачев. Небольшое совещание в аэропорту, и наутро в ход пошли саперные лопатки. На сессии Верховного Совета президент страны и генеральный секретарь ЦК КПСС беззастенчиво лгал, что с его стороны ответственных решений не принималось. Тогда кем? Или в стране не было власти?

В Вильнюс двумя бортами Ту-134 прибыла группа «Альфа». При штурме телецентра трагически погиб лейтенант Щацких. Поначалу от него открестились все, по крайней мере официально. Это было естественно, ибо наутро после штурма президент отказался подписать указ о введении в Литве прямого президентского правления. Хорошая мина при плохой игре!

Кто же послал альфовцев? Председатель КГБ Крючков? Тогда его нужно было отдать под суд. Нет, все мы в очередной раз слушали все ту же беззастенчивую ложь из уст того, кого некоторые называли то человеком с «божьей отметиной», то посланником сатаны.

Силовые структуры государства в такой обстановке продолжали находиться в состоянии разброда. Четко просматривалась нарастающая тенденция к развалу СССР. Декларативные политические лозунги могли найти поддержку народа только при достижении реальных экономических результатов. Выход искали лихорадочно. В январе 1991 года разразилось скандальное дело о 140 миллиардах.

19 августа 1991 года на улицах Москвы появились танки. В тот же день Б. Н. Ельцин подписал указ, пункт 1 которого гласил: «Считать объявление Комитета (ГКЧП) антиконституоционным и квалифицировать его организацию как государственный переворот, являющийся не чем иным, как государственным преступлением».

Этот политический демарш, больше основанный на эмоциях, в последующем послужил установкой для руководства Прокуратуры РСФСР, квалифицировавшей действия гэкачепистов как измену Родине.

Состав этого преступления определялся ст. 64 Уголовного кодекса РСФСР, которая дословно звучала так: «Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету, территориальной неприкосновенности или государственной безопасности и обороноспособности: переход на сторону врага, шпионаж, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, бегство за границу или отказ возвратиться из-за границы, оказание иностранному государству помощи в проведении враждебной деятельности против СССР, а равно заговор с целью захвата власти».

Любой непредвзятый человек поймет, что если даже считать членов ГКЧП заговорщиками, то закон прямо указывал на то, что они должны были преследовать цели развала СССР. Такой цели у них не было. Все они обладали реальной властью в пределах своих полномочий. С моей точки зрения, которую я открыто высказал, после провала путча Янаев, Язов, Крючков и Пуго, и только они, могли быть обвинены в злоупотреблении властью и ее превышении. Расследование такого дела можно было успешно завершить за месяц и, как говорят, расставить точки над «i».

Утром 22 августа 1991 года я улетел в служебную командировку в Лондон. За три дня до этого, включив телевизор, впервые услышал о ГКЧП.

– Делай что хочешь, – сказала мне жена, – но не запятнай себя арестами тех, кто хочет сделать нашу жизнь лучше. Не позорь свое имя.

С таким напутствием я и ушел на работу. Трубин убыл в командировку на Кубу. Находившийся на хозяйстве его первый заместитель Алексей Дмитриевич Васильев назначил на 11 утра расширенное оперативное совещание. Вместе с заместителем начальника отдела оперативного реагирования Алексеем Виноградовым мы от совещания увильнули и пошли на улицу Горького. У здания Моссовета разворачивались танки, на которых восседали воинствующие молодые люди с российскими флагами в руках. Немногочисленные прохожие выглядели испуганными. Из-под полы, украдкой, им раздавали листовки с обращением к народам России, подписанные Ельциным, Силаевым, Хасбулатовым. До «героических» событий двух последующих дней было ой как далеко. Поскольку призывы к забастовкам так и не были поддержаны, я пришел к выводу, что до полудня большинство раздумывало, чья же возьмет.

Вернувшись, узнали результаты совещания. Нам рекомендовали быть спокойными и проявлять сдержанность. Около 15 часов услышали лязг гусениц двигавшейся по Горького танковой колонны. Снова пошли к Моссовету. От Маяковской до Пушкинской стояла боевая техника, десантники с танков и БМП разгружали ящики с боеприпасами. На наших глазах последовала команда оцепить здание Моссовета. Собралась толпа, состоявшая в основном из женщин.

Слышались оскорбления в адрес военнослужащих. Последовала новая команда: «Примкнуть штыки!» Как мы поняли, третьей была бы: «Огонь в воздух!», а потом и – «На поражение!». Похоже, дело принимало нешуточный оборот. Но ровно через час десантники загрузились в мототехнику, развернулись и убыли в обратном направлении.

Перед отлетом я ночевал в следственной части, где были все наши ребята. Они ждали команды на выезд для арестов членов ГКЧП. На моих глазах работники Прокуратуры СССР вступали в «соревнование» с коллегами из Российской Федерации. Каждый хотел быть впереди в заверении своей лояльности к победителям. К глубокому сожалению, в этот сложный для страны период генеральный прокурор СССР и прокурор РСФСР соревновались в том, кто святее папы римского.

После беловежского сговора и фактической ликвидации СССР мне позвонил Илюхин и попросил зайти. Выглядел он подавленным. Протянул лист бумаги. Это было вынесенное от его имени постановление о возбуждении уголовного дела против Горбачева по признакам преступления, предусмотренного статьей 64 – «Измена Родине». В тот же день Виктор Иванович дал интервью о принятом решении «Правде» и «Советской России». Разгневанный Трубин на следующий день постановление Илюхина отменил. После ликвидации Прокуратуры СССР Илюхин ушел работать в газету «Правда». Своих коммунистических убеждений никогда не менял и уже за одно это заслуживает уважения.

Точки расставило время. Через несколько месяцев союзную прокуратуру ликвидировали. Всех работников центрального аппарата уволили, и только отдельные из них, как правило со значительным понижением по службе, были вновь приняты на работу в Прокуратуру России. Владимир Иванович Кравцев, например, получил вполне пристойную должность заместителя прокурора Московской области. Заместитель начальника управления по расследованию дел особой важности (бывшая следственная часть) Олег Михайлович Литвак уехал на родину – Украину и через некоторое время стал первым заместителем прокурора нового суверенного государства. В 1997 году назначен и. о. прокурора Украины. Первый заместитель начальника того же управления Галкин перешел на работу в ФСБ и сегодня возглавляет там главное следственное управление.

Вообще, с Владимиром Семеновичем меня связывают очень добрые и хорошие воспоминания. В начале 80-х годов он работал начальником следственной части прокуратуры Ульяновской области и перешел в Прокуратуру СССР по рекомендации Гдляна. В то время с кабинетами в следственной части было туго, и Каракозов предложил, чтобы мы сидели вместе, помогая друг другу во всем. Так мы несколько лет «промаялись» в одном кабинете.