Личные мотивы. Том 1-2 - Александра Маринина

– Значит, есть что-то еще, – задумчиво проговорил Стасов. – Есть еще какая-то цель. И я сильно подозреваю, что эта цель – Павел Разуваев, который очень мешает как бизнесу Крамарева, так и его политической карьере. Отец Разуваева как-то связан с историей гибели детей. Он имеет к этой истории какое-то отношение.

– Но какое? Стасов, я не могу придумать тебе с ходу ни одного объяснения, которое ложилось бы в эту конструкцию. Мальчики угнали два плавсредства, не справились с управлением и погибли. Рядом на даче отдыхал Разуваев-старший. Что здесь может быть такого, что позволило бы Крамареву справиться с конкурентом?

– Не знаю. Но надо найти тех, кто может знать. Ты, кажется, что-то говорила об офицерах, которые сопровождали Разуваева во время отдыха… Или мне кажется?

– Нет, – Настя снова полистала свой блокнот, – тебе не кажется. Были два комитетчика, которые торчали в больнице до самого конца и очень переживали за мальчиков, потому что все случилось у них на глазах. Это именно они кричали в мегафон, чтобы ребята вернулись к берегу, и напугали мальчишек.

– Имена есть? – коротко спросил Стасов.

– Геннадий Антонович Кузьмин и Николай Павлович Самосадов. Кстати, я видела фотографию Гашина в молодости, он был очень эффектным кавалером. Если он не утратил свою привлекательность, то неудивительно, что твоя дорогая заказчица Евтеева потеряла голову.

– Кстати? – хитро прищурившись, переспросил Стасов. – Ну, если кстати, то можешь посмотреть, каков он сейчас, мне Доценко раздобыл его фотографию.

Она протянул Насте распечатанный с компьютера снимок, и у нее в памяти немедленно всплыло описание, данное сиделкой Яной и записанное Чистяковым. Что ж, надо признать, словесный портрет Яна дала отменный, у нее определенно талант к этому.

– Стасов, это он, – сказала Настя уверенно. – Можешь считать, что первый заказ Евтеевой ты успешно выполнил.

* * *

Полковник Алекперов сидел в машине и задумчиво рассматривал большой «сталинский» дом. В этом доме проживает Геннадий Антонович Кузьмин, а Хан любил сам все осмотреть на месте, прежде чем что-либо предпринимать. Хорошо бы и на Кузьмина этого взглянуть… Кузьмин Геннадий Антонович. Именно это имя назвал Кротову криминальный авторитет Артур после того, как «перетер тему» с нужными людьми. Хан не сомневался: Кузьмин – автор писем, которые получал Кротов.

Значит, дом – типичная «сталинка», вход в подъезды со двора, а со стороны улицы магазин итальянской сантехники, турфирма, книжный магазин, пиццерия. На противоположной стороне фитнес-клуб и…

Он отвлекся на машину, серебристый «Пежо», который притормозил у въезда в арку. За рулем сидела женщина, показавшаяся Хану знакомой. Елки-палки, да это же Каменская! А рядом с ней тоже кто-то, кого он знает, только не может сразу вспомнить. Но он совершенно точно встречал раньше этого здоровенного высоченного мужика, который вышел из машины и помог выйти Каменской. Они даже, кажется, когда-то вместе выпивали… Надо же, как иногда память подводит! Бывает, видишь человека и точно понимаешь, что знаешь его, встречал много раз, а мозги как будто переклинивает: не можешь вспомнить, где и когда. Но уж Каменскую-то он не забыл, и то слава богу.

Алекперов опустил стекло и крикнул:

– Анастасия!

Каменская вздрогнула, завертела головой, увидела машущего ей рукой Ханлара и радостно улыбнулась. Она и ее спутник двинулись к его машине, Хан вышел им навстречу.

– Какими судьбами? Я тебя недавно вспоминал, – сказал он. – Тебе Селуянов передавал от меня привет?

– Передал, спасибо. Вы знакомы?

Хан смущенно промолчал, а высоченный широко развел руки и засмеялся.

– А як же ж! Правда, это было давненько, но я тебя хорошо помню, Ханлар Алекперов. А ты меня, поди, забыл?

И тут он вспомнил.

– Стасов! Владик! А я смотрю – рожа до боли знакомая, а вот чья – никак не соображу. Надо же, какая встреча!

Он был искренне рад. О совместной работе с Каменской у него остались самые позитивные воспоминания, а уж сколько водки было по молодости лет выпито в одной компании операми Алекперовым и Стасовым – об этом даже упоминать неприлично.

– Вы в эти края по делу или так, погулять? – спросил Хан.

– По делу, но поскольку оно частное, а не государственное, то можно считать, что погулять, – смеясь, объяснил Стасов. – А ты небось по царевой нужде здесь землю топчешь?

– Небось, – уклончиво подтвердил полковник. – Кстати, Настя, с тебя коньяк, я твоему дружбану Селуянову убийство почти раскрыл.

– А почему с меня, а не с него? – запротестовала Настя. – Мы с ним теперь в разных упряжках, ты нас в одну кучу не вали.

– Ну да, – кивнул Хан, – он говорил, что ты в частный сыск подалась. Не жалеешь?

Каменская кинула быстрый взгляд на Стасова, и у Хана возникло мимолетное ощущение, что он спросил что-то не то.

– Нет, – ответила она, чуть помедлив. – Не жалею. Как представлю, что пришлось бы писать рапорт о продлении срока службы, а потом мне его завернули бы, так повеситься хочется. Лучше уж самой уйти, не дожидаясь, пока тебя невежливо попросят.

– Думаешь, попросили бы?

– Сто процентов. Мне через две недели полтинник стукнет. А я занимала полковничью должность, на которую и другие желающие были, помоложе и получше в смысле полового признака. Ладно, не будем о грустном. Ты лучше скажи, ты в этом доме кого-нибудь знаешь? Нас интересует некто Кузьмин Геннадий Антонович. Не слыхал про такого?

Хан в первый момент онемел, потом долго откашливался.

– А зачем он вам?

– Хороший вопрос, – усмехнулся Стасов. – Судя по нему, ты Кузьмина знаешь. Давай-ка не темни, у нас дело серьезное.

– У меня тоже. Пошли сядем в машину, поговорим.

Через час, обменявшись информацией, они пришли к выводу, что Каменской и Стасову соваться к Кузьмину нельзя. Идти к нему лучше всего Борису Кротову. Если Геннадий Антонович затеял всю эту возню с письмами ради денег, то за деньги он все и расскажет, а сыщики, что государственные, что частные, от него все равно ничего не добьются.

* * *

Ослепительно улыбающаяся Анита Экберг спускается по трапу самолета к толпе беснующихся журналистов.

– Вы спите в пижаме или в ночной рубашке? – спрашивает какая-то журналистка.

Ардаев мечтательно улыбнулся. «Сладкую жизнь» Феллини он впервые увидел в семьдесят восьмом году на закрытом служебном показе, и именно этот эпизод особенно остро кольнул его тогда: если журналисты могут ТАМ задавать такие вопросы, то до какой же степени другой у них менталитет и насколько же другая ТАМ жизнь! О том, что в Западной Европе жизнь не такая, как в Советском Союзе, он, конечно же, прекрасно знал, это знание было частью его профессии, но все равно «Сладкая жизнь» не то что перевернула его представления, нет, а осветила эту другую жизнь каким-то новым светом.