Джейтест - Борис Иванов

Роббинс всем своим видом изобразил величайшее внимание к собеседнику.

— Да о сущем пустяке хочу я вас просить, — махнул рукой Стырный. — О совершенно очевидной вещи. Я всего лишь хочу присутствовать при этом вашем разговоре. Совершенно открыто, только как частное лицо, повторяю. Но только откровенно заинтересованное в том, чтобы знать… ну, хотя бы догадываться о тех сюрпризах, которые поджидают тот мир, в котором этому частному лицу приходится жить. Поймите меня правильно: если бы речь шла только о ваших личных судьбах, то я и не стал бы совать нос в ваши опасные игры. Но все дело-то в том, что с самого начала это оказались не только ваши игры. И сверх того, еще и очень опасные игры. Собственно, для нашего Мира, для Республики Джей, если выражаться формально, они, игры эти, гораздо опаснее, чем для вас лично. Гибель пятерых любителей приключений, согласитесь, пустяк по сравнению с Эпидемией или визитами технодраконов. А вот безопасность Республики — это, если хотите, уже мое личное дело. Не заработок и не обязанность. Мне кажется, вы из тех, кто должен понять, что это — не демагогия. Так что, согласитесь, у моей просьбы есть свой резон. Как-никак, хочется загодя иметь хоть какое-то представление о том, чем планете придется расплачиваться за следующий ход в этой вашей игре. Ведь вы — уже в игре, господин следователь?

Это был не вопрос — снисходительное утверждение. Том не стал возражать полковнику. Промолчал.

— И я понимаю, что вам не по своей воле приходится делать эти ходы. — Стырный отвел свой взгляд от лица Роббинса и уставился в туманную даль моря, затянутого пеленой дождя.

— Вы… госпожа Карои рассказала вам свою историю? — выдержав небольшую паузу, спросил Том.

Стырный покачал головой:

— Я и не пытался расспрашивать ни ее, ни Васецки. После того, разумеется, как пришлось сдать это дело. Это, в общем-то, и бессмысленно. Однако многое в этой истории поддается… Ну, вычислению, что ли. Логическому анализу. В конце концов, я уже полный десяток лет копаюсь в делах этой… теперь и вашей компании. Не грех было бы и самому догадаться кое о чем. Другое дело — догадливость моя проснулась с солидным запозданием. С самого начала этой истории мне только и приходилось, что хлопать ушами, пока по милости этих затейников нам на головы сыпались непредсказуемые беды и несчастья. А затем, после исчезновения Сухова, оставшиеся двое, что называется, легли на дно так основательно, что… К тому же как раз в это время дело это у нас, как я вам уже сказал, отобрали.

— Я боюсь… — Том посмотрел в ту же промозглую даль, в которую внимательно всматривался полковник, точно так же видя в ней только что-то свое. — Я боюсь, что в таком случае у нас с госпожой Карои не получится никакого разговора.

— Это, пожалуй, верно. — Стырный бросил на него короткий взгляд. — Бог с вами, с вашими секретами. Они — не для этого Мира. Давайте поставим вопрос так: и вы, и я понимаем, что значит ответственность. Немножко лучше понимаем, чем все прочие смертные. Если бы не некие… м-м… особые обстоятельства, связанные со всей этой историей и с наличием у госпожи Карои так называемого Дара… Если бы не это, я не преминул бы прибегнуть к специальной технике наблюдения. Но в предлагаемых обстоятельствах это точно так же испортит все дело, как и мое прямое присутствие. Поэтому мне остается полагаться именно на то, о чем я только что сказал, — на общее для нас чувство ответственности. Надеюсь, у вас будет его достаточно, чтобы поделиться со мной той информацией, которую вы сочтете достаточно важной. Я уже сказал вам, что предвижу новые сюрпризы. А к сюрпризам надо быть готовым. Хотя бы немного. Надеюсь, мы поняли друг друга.

— Во всяком случае, я понял вас. Я сам прежде всего заинтересован в том… В том, чтобы эта адская игра хоть чем-то закончилась. — Том сделал неопределенный жест и поежился от налетевшего порыва холодной мороси. — Только… Только мы имеем дело с настолько неопределенной, непредсказуемой… сущностью. Думаю, что вряд ли смогу сообщить вам, полковник, что-то хоть сколько-нибудь путное.

Он помолчал немного.

— В одном только вы совершенно правы — продолжать эту… игру нам приходится не по своей воле. Может, каждый новый ее шаг и приносит Джею новую беду, но если его не сделать, этот шаг, то события окончательно выйдут из-под контроля.

Стырный усмехнулся:

— Если бы я не понимал этого, вся ваша компания уже давно сидела бы за решеткой. И за крепкой решеткой, поверьте мне. Будь на это хоть сто запретов Директората. Тем не менее повторяю: я верю, что никто из нас не желает зла ни Джею, ни себе. И я верю в то, что мы с вами достаточно хорошо понимаем друг друга.

— Вы можете верить в то, — Том повернулся лицом к полковнику и посмотрел ему в глаза, — что ничего я не желаю так сильно, как того, чтобы все… это оборвалось. Закончилось. А лучше — вообще забылось бы. Как дурной сон.

— Я бы тоже не возражал против того, чтобы забыть кое-что. Кое-что из дурных снов. — Стырный оторвался от парапета и не оглядываясь зашагал к своей машине.

* * *

По ступенькам маяка Том поднимался, неся в душе тяжелое чувство полной неопределенности. Что может сказать он незнакомой, в общем-то, женщине, которая перенесла тяжелейшую душевную травму, столкнувшись с темной стороной тайного, нечеловеческого Мира Джея? И которой он не мог предложить ничего иного, кроме как снова ступить на зыбкую тропу Испытания.

Он неуверенно взялся за рукоять дверного молотка — странноватый архаизм, впрочем совсем не удивительный здесь, на тяжелой дубовой двери этого старого, времен Изоляции, сооружения. Подождал ответа, не дождался и толкнул тяжелую створку. Та отворилась с таким душераздирающим скрипом, словно претендовала на главную роль в триллере ретро. Возникший проход закрывали тяжелые гардины. Том откашлялся, сдвинул полотнища в сторону и шагнул в сумеречное пространство за ними.

Этим пространством оказалась полутемная комната — приемная гадалки, судя по всему не загроможденная мебелью и демонстративно аскетичная. Комната с восьмью неровными углами, пожалуй, даже чересчур просторная, очевидно, раньше разгороженная на несколько подсобок заброшенного теперь маяка. Амулеты в двух-трех витринах, развешанных в промежутках между узкими, неправильной формы окнами; причудливой, грубой ковки люстра, асимметрично висящая в стороне от трудно определяющегося центра сводчатого потолка, потемневшие балки, три старинные, тоже грубой работы, скамьи. Тяжелый, из рок-дерева, стол с разложенными на нем проспектами и образцами изданий о сверхъестественном и побрякушек.

Роббинс откашлялся еще раз.

— Не надрывайся, — посоветовал ему из-за спины хорошо знакомый голос. — Хозяйка сейчас спустится к нам. Только приведет себя в порядок.

— Господи, Цинь! — с досадой вздохнул Том. — Все-таки первой пришла к финишу и чувствуешь себя победительницей.

Странная усталость навалилась на него, похожая на ту, что одолевает солдат, поднятых по тревоге, которую тут же отменили.

— Что поделаешь, я это люблю — чувствовать себя победительницей, — отрешенно взмахнула рукой Циньмэй, обошла Тома и, подойдя к столу, стала длинными, тонкими пальцами перебирать разложенные на нем безделушки.