Научные битвы за душу. Новейшие знания о мозге и вера в Бога - Марио Борегар

Подобно почти всем ее единомышленникам, Блэкмор избавляет науку от оравы лживых бандформирований мемов. Она уверена: то, чем она занимается, – это наука. А в науке ей больше всего нравится возможность подвергнуть ее проверке. В отличие от науки, религиозные теории способны процветать, «несмотря на свою ошибочность, уродство или жестокость»[700]. А мемы или мемоплексы подлежат проверке? Как выяснить, не являются ли они ошибочным объяснением?

В той же мере, в которой идеи Блэкмор опираются в основном на идеи Докинза, теолог Алистер Макграт так не считает. В книге «Бог Докинза: гены, мемы и смысл жизни» (2005) он отмечает: «Если все идеи – это мемы или эффект мемов, Докинз оказывается в определенно некомфортном положении: ему придется признать, что его собственные идеи также могут быть сочтены эффектами мемов». Докинз категорически против такой позиции: «Научные идеи, как и все мемы, – субъекты своего рода естественного отбора и на первый взгляд могут напоминать вирусы. Но силы отбора, подвергающие научные идеи придирчивому изучению, отнюдь не субъективны и не своенравны. Это строгие, доведенные до совершенства правила, они не благоволят бессмысленным своекорыстным поступкам»[701].

Макграт, однако, не дает Докинзу так легко отделаться, заявляя:

Все сказанное было бы пустым звуком, если бы кто-нибудь мог продемонстрировать, что мемы действительно существуют – так, как было продемонстрировано существование генов. Труды Грегора Менделя в XIX веке показали, что гены должны существовать; это объяснение было единственным разумным для предсказуемых закономерностей в контролируемых экспериментах с выращиванием растений. Позднее такие ученые, как Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик, показали, как именно организован геном. В противоположность этому одного слова «мем» хватило, чтобы оно начало собственную жизнь в популярной культуре. Изначально оно отождествлялось с поветрием, тенденцией, направлением мысли, в котором кто-то усматривает свое превосходство, а теперь, по-видимому, превращается в общий синоним идеи[703].

Но в каком смысле существует «мем», не считая языка? Это идея Платона для бедных? Нет, потому что именно такую концепцию отвергают Докинз и Блэкмор. В таком случае поищем мемы мозга. Нейробиолог Хуан Делиус объяснил, что в его понимании мем – это «совокупность активизированных нейронных синапсов». Но как отмечает Макграт, визуальный образ – еще не свидетельство существования мемов:

С практической точки зрения серьезное затруднение с наличием какой-либо локализуемой и наблюдаемой структуры мема заключается в том, что мозг каждого человека получает и обрабатывает информацию по-своему. К примеру, когда Иржи Ваккерманн и его коллеги обнаружили (2003), что два человека могут согласовывать состояния своего мозга, в мозге реципиентов не нашлось ни одного участка, который свидетельствовал бы об этом эффекте[705]. Таким образом, у мемов нет явного места сосредоточения.

Может, мем никогда и не был ничем, кроме аналогии? Если так, Макграт предостерегает: «Между аналогией и тождеством зияет огромная пропасть – и, о чем свидетельствуют слишком болезненные примеры из истории науки, самыми ложными следами в науке оказываются аналогии, которые по ошибке принимали за тождества»[706].

Как сочувствующие, так и враждебно настроенные критики также начали подвергать мем сомнению. Биолог и антрополог Роберт Аунгер, автор «Электрического мема» (2002), выступил в качестве редактора антологии «Дарвинизация культуры» (2001)[707], где поднимается вопрос, является ли вообще меметика научной дисциплиной. Он перечисляет ряд проблем: нет явной корреляции с состояниями мозга, нет высокой точности воспроизведения, отсутствие независимости, нет явного способа проследить истоки, поскольку одна и та же идея может возникнуть одновременно у множества людей. Он подытоживает: «Даже этот краткий обзор попыток определить мемы предполагает, что на фундаментальном уровне предмета имеется некий сбой»[708].

Сюзан Блэкмор отрицает эту критику, утверждая: