По воле судьбы. Без права на спасение - Андрей Аленин

раздумывая, воспользовались подаренным шансом, и ринулись к баррикаде.

Волшебники все до единого выбились из сил. Они больше не помогали простым людям своим волшебством и тем пришлось справляться самим. Огонь прогорел и ни что больше не останавливало чудовищ. Дождь уже готов был превратиться в настоящий ливень. Утоптанную землю быстро размыло, пустые носились тут и там, сметали палатки и набрасывались на обороняющихся.

Всё смешалось перед глазами. Бернард уже не отдавал приказы, а палил из арбалета так быстро, как только мог. У него кончались болты, тогда он снимал с пояса новую обойму, перезаряжал и продолжал стрельбу. А когда закончились и обоймы, схватил пику убитого охотника, собрал кого смог и атаковал. Он кричал до хрипоты, а вокруг были только грязь, кровь, пот, дождь, боль, отчаяние и надежда остаться в живых. Всё смешалось в этом безумном кошмаре. Сердце рвалось из груди, а разум отказывался осознавать происходящее, главное не расслабляться и колоть врага. И он решил, что небеса раскололись, когда раздался оглушительный раскат грома.

А потом всё закончилось. Рэдфорд не сразу понял это. Он лежал лицом в грязи, дождь заливал щёку, попадал в глаза, в рот. В небе раздавались редкие раскаты грома, но уже не такие, как этот, что минуту — другую назад, заглушил все остальные звуки, сотряс небо и землю. Словно не природа его создала, а один из богов громовержцев, почитаемый в древние, забытые времена.

Каждый дюйм его тела раскалывался от усталости и боли. Левый бок горел огнём, а правая нога онемела. Большим усилием командир заставил своё тело шевелиться. Оно отозвалось болезненными спазмами, но всё же подчинилось. Сквозь стену дождя и царившую темноту, он пытался разглядеть происходящее, но это удавалось с трудом, только редкие крики, наполненные болью, изредка раздавались во мгле.

Лагерь был разгромлен и являл собой печальное зрелище. Он разглядел людей — они были похожи на призраков, бесцельно блуждающих в ночи. Разбросанные палатки втоптаны в грязь, навес для животных разбит. Трупы устилают землю…

«Трупы!..»

Осознание происходящего навалилось неотвратимой, огромной волной, и накрыло все чувства. Он подскочил и огляделся, в надежде, что его догадка не подтвердится. Но увы…

Тел не было. Он не видел ни одного человеческого тела. Да что же это такое? Даже раненых было немного. От осознания этого мурашки побежали по спине.

К нему спешили Витрас и Петро.

— Бер! — расслышал он крик помощника в шуме дождя. Выглядел он встревожено.

— Куда они дели людей? — мрачно спросил Рэдфорд, когда помощники приблизились.

Витрас заговорил так, будто совсем не хотел этого делать.

— Они забрали их с собой. Всех мертвых и много раненых забрали. И не только людей. Лошадей у нас нет, их тоже того. Они и своих мертвецов забрали.

В первые секунды Бернард не знал, что ответить.

«Да как же так?». Только и вертелось в голове.

— Что произошло? Почему они бежали?

Витрас вздохнул, и обратился к Петро:

— Что ты там говорил?

— Я… Я думаю, гром напугал их. — неуверенно произнёс охотник, и добавил. — Под землёй нет таких звуков… Я думаю.

— Что думаешь? — спросил командир у Витраса, когда Петро замолчал.

— Не уверен. Взрывы их не испугали. — отрешённо ответил охотник. — Думаю, сообразили, что потеряли много своих, схватили, что есть, и сбежали.

Мысли уже пришли в порядок, а разум командира готов был обдумывать дальнейшие действия. Работу они так и не доделали, а Пустые вернуться за новой порцией еды. Может даже следующей ночью.

— И сколько их ушло? — всё так же мрачно спросил командир.

— Ты сколько насчитал? — Витрас снова обратился к Петро.

— Не знаю, сложно сказать, может двести? — скорей спросил, чем утвердил Петро.

Командир вопросительно взглянул на Витраса.

— Не уверен, но думаю, что больше. — ответил он.

Бернард собрался с мыслями.

«Так всё дело пропадёт. Но ничего. Я жив, а это самое главное.»

Стоило организовать помощь для пострадавших из тех, кто твёрдо стоит на ногах, пересчитать потери, и позаботиться о своих ранах, а иначе, в ближайшее время, в пору будет завещание составлять, а не планы строить.

— Какие потери?

— А кто же знает-то, не считали ещё. В себя ещё прийти не успели. — процедил Витрас.

Бернард ещё раз огляделся, и произнёс:

— Ладно. Помогите рупор найти.

«Что же ты рыдаешь?» — она задавала себе вопрос за вопросом, сама отвечала, и рыдала навзрыд.

«Убийца наказан, а ожерелье вернулось к тебе. Разве ты не этого хотела?».

«Этого».

«Тогда почему тебе так больно?».

«Потому что Тадж…»

Он защитил в минуту, когда она была абсолютно беспомощна, а Пустой сделал то, что не удавалось многим опасным хищникам из Ядовитых Джунглей — пробил, пропитанную смолой, броню Шикари. Суставчатая передняя конечность, ударила в спину юноши. Тадж появился быстро, загородил своим телом, и спас её от смерти, а теперь сам готовился к встрече с ней.

Тадж мог умереть, если бы не Махатма. Он с яростным криком обрушился на Пустого и пикой проткнул уродливую голову.

Тадж обмяк, но оставался в сознании. Первые слёзы потекли по её щекам, когда он протянул ей ожерелье. Она смотрела на него. Измученный, но счастливый. Безрассудный глупец. Она так боялась за него…

«Так почему же позволила этому случиться?» — снова вопрошал внутренний голос.

«Не могла по-другому».

«Не могла, или не хотела?».

«Это не имеет значения, он бы не отступил, даже откажись я от этой проклятой затеи. Собрал бы людей и бросился в погоню. И слова, вроде: «Я боюсь за тебя», не подействуют. Глупые Синдарийские устои. И глупый Тадж».

«И почему ты не осталась? Почему бросилась в погоню?»

«Потому что, боюсь за него. Потому, что хотела защитить».

«И как? Удалось?»

«…»

«Что же ты молчишь?»

«Потому что, несправедливо! Почему всё так не справедливо?!»

Она рыдала и спрашивала себя об этом, когда тащила возлюбленного по грязи, в попытке спрятать под телегой. Она плакала и задавала свои вопросы Махатме, когда тот оказался рядом.

Он мог бы обвинить Ханну в сокрытии правды о её состоянии и был бы прав. Он мог бы упрекнуть её в том, что она, причина всей этой авантюры. И был бы прав. Махатма мог бы сказать многое или вообще ничего, но он ответил:

— Потому что нет никакой справедливости, только обстоятельства. Мы только принимаем решения, а потом переживаем последствия. И это тяжелей всего. Все мы люди — поэтому все мы ошибаемся.

Каменное лицо, отрешённый взгляд, и напряжённое дыхание. Махатма отгородился от мира, все движения и слова стали скупыми и экономными.