Рижский редут - Далия Трускиновская

– Задача ясна, господин сержант, – выпалил Сурок, как будто был подчиненным Бессмертного, а не лейтенантом, командующим двумя лодками. – Арто, нужно, патрулируя, задерживать всех рыбаков! Их тут не так много, через двое суток наши молодцы будут всех их знать в лицо.

– Задерживать и ощупывать, – добавил Артамон, имея в виду поиск спрятанных голубей.

– У тебя, Артошка, одно на уме!

– Пока более важной задачи у вас нет, – кивнул Бессмертный.

– Так, – согласился Артамон. – Наконец-то я увижу этих голубков с картинок, что носят любовные билетики в клювах, на манер Ноева голубя с его ветками.

– Боюсь, что вам долго придется искать голубя, обученного носить конверт в клюве, – заметил Бессмертный. – Странно, что вы, господа, беседуя с английскими моряками, не слыхали от них всяких историй о контрабанде, по случаю континентальной блокады. Тогда французские голуби служили контрабандистам, перенося из Англии в Кале драгоценные камни.

– А где же эти камни были привязаны? – спросил я, живо заинтересовавшись этой затеей.

– Отличный вопросец. Насколько мне известно, под крыльями. А письма, сказывали, помещают в особые трубочки и привязывают к голубиным ногам.

Мы так и ждали вопроса «почему?» и пространного ответа, но Бессмертный, очевидно, сам не знал подробностей.

Потом Артамон и Сурок поспешили к своим лодкам, уже обсуждая, что скажут матросам и гребцам. И они могли уговориться о том, чтобы нести вахту в стратегически выгодных местах, у северного и у южного мыса, чтобы не пропустить лодку, перевозящую голубей. Впрочем, появление такой лодки мне казалось сомнительным.

Мы с Бессмертным остались вдвоем.

– Отдыхайте, – велел он. – Нам предстоит бессонная ночь. Нужно будет забрать Эмилию с Большой Песочной и переправить ее в Цитадель, под охрану. А потом вам предстоит продолжить поиски Ларионова. И, знаете… во всех этих приключениях есть логика и взаимосвязь, но одно – вне всякой логики…

– «Марсельеза»?

– Она самая. В чем смысл? Нет же никакого смысла и совершенно нелогично…

Я был того же мнения.

– Значит, первым делом – обезопасить Эмилию, затем госпожу Филимонову, а тогда уже разобраться с «Марсельезой»? – спросил я. – Ведь если эти мерзавцы собираются и втихомолку, злорадствуя, исполняют неприятельский гимн, то можно сразу взять их в некотором количестве…

– Это было бы замечательно, но нелогично, – отвечал Бессмертный. – Пока мы не поймем, что означает эта «Марсельеза», наши дальнейшие шаги будут сомнительны. Итак, попробуйте лечь и отоспаться впрок. Боюсь, что в ближайшие дни вам это не удастся.

Я не думал, что сумею заснуть, но когда высохла обильная роса на берегу, я пристроился под кустом с тетрадкой – в вещах Артамона отыскалась собственноручно им переписанная маленькая поэма «Опасный сосед», о которой я слыхал еще в прошлом году. За перо мой испорченный дядюшка взялся не из-за поэтических достоинств сего творения, а исключительно ради его фривольности. Автор поэмы Василий Львович Пушкин до того не был особо известен, да и после того прославился довольно своеобразно – благодаря племяннику Александру. Но тогда Александр был еще отроком.

Как-то вышло, что я еще не читал этого произведения, в журналах оно не могло появиться, а в рукописном виде никто в Ригу не привозил, вот я и взялся за него с азартом. В пятой же строке обнаружилось слово неудобь сказуемое. Даже не так, порой это слово сгоряча скажешь и сам того не заметишь, а увидь его в написанном виде – как-то странно. И далее я превесело читал повествование о визите двух удальцов в заведение с девками, изложенное благородными александрийскими стихами. Расин и Корнель, поди, в гробу переворачивались, когда сочинитель нагромождал всевозможные непотребства в их любимом размере.

В той же тетрадке были и другие переписанные стихи, старинные, забавно-жеманные, и я в конце концов над ними задремал. Разбудило меня солнце – оно уж клонилось к западу и очень удачно послало лучи свои под мой куст. Я неправно проспал обед. Встав и потянувшись, я пошел промыслить насчет съестного. В лагере нашем было спокойно, неприятельские разъезды не появлялись, лодки несли вахту.

Сержант обо мне позаботился – раздобыл в усадьбе какую-то древнюю темную ливрею и усадил меня спарывать с нее галун. Весь мой маскарад остался в погребке, а бродить по Риге в матросском одеянии и при бороде было нелепо, и то уже диво, что меня не изловили, когда я бежал в порт искать Бессмертного. Борода-то с каждым днем делалась все длиннее, и теперь обо мне даже самый сочувствующий человек не мог бы сказать, что я по рассеянности забыл побриться.

Я приобрел вид отставного солдата неведомого полка, и только моя физиономия свидетельствовала о маскараде. Но Рига была сущим Вавилоном, и если бы я заявился в мундире гвардейца китайского богдыхана, тоже, боюсь, никого бы особо не удивил.

В таком виде меня обнаружил Артамон, сменившийся с вахты. И зазвал на лодку побеседовать. Мы уселись на корме, и туда же Свечкин принес нам лукошко яблок. Островитянки уже сообразили, что Бог им послал покупателей на весь провиант, какой только могут дать хлев, сад и огород. Свечкин обещал также, что с завтрашнего дня будут носить свежий творог и сливки к кофею, так что придется искать, у кого из командиров припасен для таких случаев кофейник.

Очевидно, служебные обязанности несколько отвлекли Артамона от страсти нежной – физиономия моего дядюшки была уже более вменяема. Я отдал ему тетрадку с «Опасным соседом» и посоветовал не портить более древесной коры, не то ехидный Сурок, несмотря на свою к нему дружбу, сделает его посмешищем всей флотилии.

– Да что Сурок в любви смыслит! – воскликнул Артамон. – Он способен обожать только селериферы и прочую механику! Ты – и то более разумеешь!

Такой комплимент меня несколько разозлил.

– Коли та дурь, что тобой овладела, и есть подлинная любовь, то я ней смыслю еще менее Сурка! Ты же сам утверждал, что все дамы от тебя млеют, что все хорошенькие немочки за тобой хвостом побегут, а сам ведешь себя как кадет, который впервые увидел дамскую ножку!

– Ты понимаешь, Морозка… – тут мой дядюшка несколько замялся. – От красавиц отбою нет, вот те крест! Да только ежели дама сама авансы делает, оно как-то не так… неправильно… не люблю я этого… Как вижу, что на меня из-за веера глядят, или хоть без всякого веера, а просто этак искоса, как они умеют… Веришь ли, готов сорваться и прочь бежать! Вон как от той твоей соседки…

– Но почему? – изумился я.

– Бог меня знает. Не должна она за мной гоняться – и все тут! Это что же, она догонит меня, улестит и в постельку уложит? А я кто тогда? Бревно? Нет же! Такому не бывать! – заорал Артамон и треснул кулаком по скамье, лукошко подскочило, два яблока вылечили и укатились по решетчатому настилу, заменявшему палубу. – Это я за ней бегать должен! Это мне ее умолять следует! Чтобы к ручке притронуться дозволила!.. А ей – упираться и прятаться! Вот тогда так полюблю – мочи нет, как!..