Кто стоит за дверью - Тиана Веснина

— Могли бы, — согласился он. — В принципе, мы и живем, ну, не так, как нам бы хотелось. Да что поделать?

— Убить Лорку!

— Ну, подлую шутку она с нами сыграла, согласен. Но ведь за это не убивают.

— А что, прощают?

— Нет, конечно. За это презирают.

— Ой, плевала она на твое презрение!

— А я плевал на нее. Короче, разговаривать с тобой — себя не уважать. Пойдем, здесь есть одна кладовочка. Я тебя на ночь в ней запру. А как Лоркин самолет взлетит, сразу выпущу.

* * *

Ольгерд был вне себя. Злой, красный от гнева он покинул дачу, шепча под нос угрозы. Сел за руль и вмиг оказался у своего дома. Он не заметил, как доехал, удивился, что вообще доехал, так как не видел ни светофоров, ни знаков, точно на автопилоте долетел. Вышел из машины и остановился. Идти домой не хотелось, хотелось что-то делать, куда-то бежать, добиваться невозможного, доказывать, что он должен получить наследство Ильховской, слишком многое он для этого сделал. Но идти было некуда и доказывать некому. Ни с кем, кроме собственного «Я», он не мог поделиться обидой. Хотя именно собственное «Я» и было виновато в том, что произошло. Прозевало угрозу, не подсказало убедиться, что труп во дворе музея принадлежал Мельгунову. Он все так просчитал, и судьба как будто даже помогала ему. Не пришлось искать встречи со Свергиной, чтобы намекнуть, что Ильховская жива. Свергина сама додумалась до этого.

«Все дело испортило появление среди нормальных циничных людей одного глубоко порядочного идиота», — сделал печальный вывод Жилёнис.

Оказавшись дома, он вдруг почувствовал страшную усталость. Повалился в кресло и закрыл глаза.

«Жить, как я жил раньше, не смогу. Придется ловить, искать, добывать этот проклятый шанс, который манит, заставляет делать невообразимое, а потом вдруг вильнет хвостом и ускользнет… Но все равно я теперь не успокоюсь…»

Ольгерд остановился на этой мысли, расслабился и задремал. Сквозь голубоватую дымку легкого сна к нему приближалась женщина… Вот уже кончики ее длинных волос коснулись его лица и незаметно оплели руки, ноги, не пошевельнуться. Он заглянул в ее широко открытые глаза, вскрикнул и проснулся с бешено колотящимся сердцем. Когда до него дошло, что это был сон, он облегченно вздохнул.

«Глупости все это. Нервы расходились. Все мы, простые люди (интересно, кто придумал этот эвфемизм вместо слова простолюдины, мы сами, пытаясь скрасить суть своего слишком простого существования, или те, сложные?), все мы фигуранты в их играх. И та девица с пляжа была помимо своей воли вовлечена в игру Ильховской. Причем, не я ее вовлек, а Ильховская, которой был нужен труп. Мне лично он был без надобности. Сколько труда, и все напрасно!» — опять стал заводиться Ольгерд. — Стерва Лорка! Стерва!.. — ощущая свое полное бессилие отомстить ей, твердил сквозь зубы Жилёнис.

* * *

Как только самолет, в котором находилась Ильховская, взмыл в небо, Павел выпустил Зою из кладовой. Она посмотрела на него ненавидящим взглядом и прошипела:

— Тряпка. Идиот. Уж если так вышло, могли бы пятьдесят на пятьдесят, а ты все Лорке вернул. Спрашивается, зачем? Чтобы она по-прежнему наслаждалась жизнью и издевалась над людьми?!

— Иди! Иди! Не собираюсь с тобой спорить. У нас противоположные взгляды. Мы никогда не придем к согласию.

— Ошибаешься, сейчас доказано, что даже параллели пересекаются.

— Может быть, но только не наши.

Зоя тяжело вздохнула:

— А такая была возможность…

Она вышла, села в машину и задумалась, куда ехать? К родителям или домой. Решила домой. Что теперь у родителей сидеть?

На душе было тягостно. То, что она убила Чегодаева и Шуркину, ее, как ни странно, не мучило. Было неприятно лишь оттого, что украла деньги из сумки Виты.

«Убила! — со смешком подумала она. — И что? Ну вот он лежит, труп, берите его, он мне не нужен. А украла, значит, воспользовалась. Убийство можно оправдать состоянием аффекта, ревностью, самообороной… А кражу?!.. И вот это мерзко».

Когда после гибели Виты ее оставили в покое, она воспользовалась моментом и, выскользнув в коридор, пробралась в комнату Шуркиной.

Вита на днях проболталась, что собрала кругленькую сумму потихоньку от мужа.

— Приходится вертеться. Не обо всех моих расходах ему знать надо, — сказала она и, вынув из сумки портмоне, похлопала по нему.

А Зое были необходимы деньги, чтобы купить крысиный яд, пистолет, да и просто — чтобы жить.

Когда Свергина вошла в квартиру, навстречу ей из кухни поспешила дочь.

— Мама, тебя по повестке в милицию вызывают… как свидетеля в гибели Шуркиной, — с тревогой в глазах сообщила она.

Зоя поняла, что выпутаться будет сложно. Она устало усмехнулась.

— Слушай, Нинка, я дам тебе шанс. Сумеешь воспользоваться, заживешь как человек. Твой отец на самом деле не умер, а благоденствует в качестве работника посольства в Дании.

— Что? — выкатила глазищи Нина. — Так что же ты молчала?!

— Думала, сами как-то устроимся.

— Да не хочу я как-то! — всплеснула она руками. — Кто он? Фамилия!

— Болгаринов Всеволод Степанович.

— Ты хоть халат сними! — крикнула Зоя, глядя как дочь заметалась по квартире, готовая тотчас отправиться в Данию.

— Да что халат! Тут нужен загранпаспорт, виза, деньги.

— Деньги я тебе дам. До Дании доберешься…

— Ну а за остальным дело не станет. Я ему такое устрою, что он мне все отдаст, чтобы только скандал не вышел. Мне-то терять нечего.

Прошло десять лет… Неожиданно к Зое в колонию приехала дочь. Свергина посмотрела на нее как на чужую даму и очень удивилась ее обращением к ней.

— Эх, мама!.. Если бы ты мне раньше сказала, кто мой отец… Жили бы мы с тобой в Германии, я ведь замуж за немца вышла да не за простого… Эх, мама, что наделала твоя глупая гордость. Бедная, но честная…

Зоя усмехнулась про себя: «Бедная — это да! От нее, бедности проклятой, нелегко избавиться, а вот от чести — проще простого… Всего один компромисс с совестью…»

* * *

Заявление Лоры, сделанное на пресс-конференции в Париже, произвело небывалое волнение в Москве.

— Может, самозванка какая-то, — говорили одни, вглядываясь в лицо на экране словно вернувшейся с того света Ильховской.

По несколько раз прокручивали запись. Стали звонить приятелям, которые находились в Париже. Те уверили в подлинности Ильховской.

— Чудеса, да и только! — принялись восклицать все.

Лоре нравилась поднявшаяся вокруг нее шумиха не только потому, что она жаждала внимания, а просто было приятно, что все движется, бурлит.