Призрак - Ю Несбе

Просто так случается. Харри пристально смотрел на нее.

— А как насчет Трульса Бернтсена?

— Кого?

— Он ваш сжигатель, так ведь? Кто послал его в «Леон», чтобы разобраться со мной? Ты? Или Дубай?

— Господи, да о чем это ты?

Харри увидел. Она действительно не знала, кто такой Трульс Бернтсен. Исабелла Скёйен рассмеялась.

— Харри, ну же, не будь таким грустным!

Он мог бы сидеть в самолете, следовавшем в Бангкок. К другой жизни.

Он пошел к двери.

— Подожди, Харри.

Он обернулся. Она стояла, прижавшись спиной к двери туалетной кабинки, подтянув кверху платье. Так высоко, что он видел краешек ее чулок. Белая прядь упала ей на лоб.

— Раз уж мы все равно совершенно одни в туалете…

Харри посмотрел ей в глаза. На них лежала пелена. Это был не алкоголь и не похоть, а что-то другое. Слезы? Крутая, одинокая, презирающая себя Исабелла Скёйен плакала? И что? Она просто была одной из многих ожесточенных людей, которые готовы разрушить жизнь других, чтобы получить то, на что имеют право по рождению, — быть любимыми.

После того как Харри вышел из туалета, дверь продолжала ходить взад-вперед, она билась о резиновый порожек все быстрее и быстрее, как последний нарастающий шквал аплодисментов.

По пешеходному мосту Харри вернулся на Центральный вокзал и спустился на Плату. На другом конце площади находилась круглосуточная аптека, но там всегда собиралась большая очередь, а Харри знал, что обезболивающие препараты, продающиеся без рецепта, не смогут победить его боль. Он пошел дальше, вдоль Героинового парка. Начался дождь, и уличные фонари мягко отражались в мокрых трамвайных рельсах на улице Принсенс-гате. Харри размышлял на ходу. Легче всего было добраться до дробовика Нюбакка в Уппсале. Кроме того, дробовик дает больше простора для маневра. Чтобы взять винтовку, стоящую за шкафом в номере 301 в «Леоне», ему надо незамеченным войти в гостиницу, и, вполне возможно, его оружие уже обнаружили. Но винтовка стала окончательным аргументом.

Замок на воротах, ведущих в задний дворик «Леона», был сломан. Недавно взломан. Харри посчитал, что именно так двое в костюмах проникли в гостиницу в тот вечер.

Харри подошел к двери гостиницы — и точно, на ней замок тоже был выворочен.

Он поднялся по узкой лестнице, служившей черным ходом. В коридоре третьего этажа не было ни души. Харри постучал в двери номера 310, к Като, чтобы поинтересоваться, навещала ли его полиция. Или кто-нибудь еще. Что они делали. О чем спрашивали. Что он рассказал им. Но ему никто не открыл. Харри прижался ухом к двери. Тишина.

Дверь в его собственный номер даже не начали ремонтировать, так что ключ ему не понадобился. Харри просунул руку в дыру и отпер замок. Обратил внимание на кровь, застывшую на голом цементе в том месте, где раньше находилась дверная коробка.

Разбитое окно тоже не починили.

Харри вошел в комнату, не включая света, просунул руку за шкаф и выяснил, что винтовку они не нашли. Как и коробку патронов, которая все так же лежала рядом с Библией в ящичке прикроватной тумбочки. И Харри понял, что полиции здесь не было, что «Леон», его обитатели и соседи не видели никаких причин звать стражей закона из-за каких-то отчетливых выстрелов из дробовика, по крайней мере до тех пор, пока не появятся трупы. Он открыл шкаф. Даже его одежда и чемодан были на месте, как будто ничего не произошло.

Харри заметил женщину в окне напротив.

Она сидела на стуле перед зеркалом, повернувшись обнаженной спиной к окну. Казалось, она причесывается. На ней было платье, которое выглядело удивительно старомодным. Не старым, но старомодным, как только что сшитый костюм из другой эпохи. Без какой бы то ни было причины Харри крикнул в разбитое окно. Издал короткий крик. Женщина не отреагировала.

Когда Харри снова оказался на улице, он понял, что не справится. Горло полыхало огнем, и жар заставлял поры выкачивать пот. Он насквозь промок и начал ощущать первые признаки озноба.

Песня в баре поменялась. Из открытых дверей доносилась песня «And It Stoned Me»[58]Ван Моррисона.

Обезболивающее.

Харри ступил на проезжую часть, услышал оглушительный, отчаянный звонок, и в следующий миг все поле его зрения заполнила сине-белая стена. Четыре секунды он, замерев, простоял посреди улицы. А потом трамвай проехал, и перед Харри снова появилась открытая дверь бара.

Бармен оторвал взгляд от газеты, увидел Харри и вздрогнул.

— «Джим Бим», — заказал Харри.

Бармен дважды моргнул, не пошевелившись. Газета сползла на пол. Харри извлек из бумажника несколько купюр евро и положил на стойку.

— Дай мне целую бутылку.

Рот бармена открылся. В его татуировке EAT над буквой Т была жировая складка.

— Прямо сейчас, — сказал Харри. — А потом я исчезну.

Бармен бросил быстрый взгляд на купюры. Потом снова поднял глаза на Харри. Снял с полки бутылку «Джима Бима», не отводя от него взгляда.

Харри вздохнул, заметив, что в бутылке осталось меньше половины. Он опустил ее в карман пальто, огляделся, попытался придумать запоминающуюся прощальную фразу, но не смог, кивнул бармену и вышел.

Харри остановился на углу улиц Принсенс-гате и Дроннингенс-гате. Сначала он позвонил в телефонную справочную. Потом открыл бутылку. От запаха бурбона его желудок съежился. Но он знал, что не сможет совершить то, что должен, без анестезии. В последний раз он пил три года назад. Надо надеяться, на этот раз все пройдет лучше. Харри взял в рот горлышко бутылки. Запрокинул голову и поднял бутылку вверх. Три года без алкоголя. Яд ударил систему, как напалмовая бомба. Лучше не будет, будет хуже, чем обычно.

Харри нагнулся и уперся вытянутой рукой в стену дома, широко расставив ноги, чтобы в случае чего не запачкать брюки или ботинки.

Он услышал, как позади него по асфальту простучали высокие каблуки.

— Привет, мистер. Я карасивыя?

— Безусловно, — успел ответить Харри перед тем, как его горло наполнилось жидкостью.

Желтая струя ударила в тротуар с приличной силой на большое расстояние, и он услышал, как каблучки удалились, стуча со скоростью кастаньет. Он вытер рукой рот и попробовал еще раз. Запрокинул голову. Виски и желчь потекли вниз. И снова вырвались обратно.

Третий глоток. Нормально.

Четвертый глоток прошел на ура.

Пятый показался небесным удовольствием.

Харри поймал такси и назвал адрес.

Трульс Бернтсен быстро пробирался сквозь мрак. Пересек парковку перед жилым домом, из добрых безопасных окон которого лился свет. Там люди уже достали закуски, принесли кофейники, а может быть, даже пиво, включили телевизоры, поскольку новости уже закончились и начались приятные программы. Трульс позвонил в Полицейское управление и сказался больным. Его не спросили, что с ним, только поинтересовались, собирается ли он провести дома все три дня, на которые не требуется больничный. Трульс спросил, откуда, черт возьми, ему знать, сколько именно дней продлится болезнь? Чертова страна притворщиков, чертовы лицемерные политики, утверждающие, что люди на самом деле хотят работать, если у них есть малейшая возможность для этого. Норвежцы проголосовали за Рабочую партию, потому что Рабочая партия отнесла прогулы к правам человека, и кто, черт возьми, не проголосует за партию, которая предоставляет тебе шанс в течение трех дней самолично провозглашать себя больным, дает карт-бланш, чтобы ты мог сидеть дома и дрочить, или кататься на лыжах, или приходить в себя после попойки на выходных? Рабочая партия, конечно, знала, какая это конфетка, но при этом пыталась выглядеть ответственной организацией, провозглашающей «доверие к большинству населения» и выдающей право прогуливать работу за некую социальную реформу. В таком случае, черт подери, более честно действовала Партия прогресса, которая покупала голоса налоговыми льготами и особо этого не скрывала.