Игроки с Титана - Филип Киндред Дик

– Интересно, не видел ли он фотографию, которую я тебе показывал? – спросил Лео. – Тип здания такой же, как на рисунке.

– Возможно, – откликнулся Джек. Хоть какое–то более или менее правдоподобное объяснение: мальчик подслушал их разговор, взглянул на фотографию, и это его вдохновило. Но на фотографии здания были сняты сверху, а рисунок показывал их в совершенно иной перспективе – Манфред изобразил их так, как они были бы видны с земли. «Как раз оттуда, где мы стоим сейчас», – отметил про себя Джек.

– Не удивлюсь, если эта ваша временная теория окажется верной, – заметил Лео и взглянул на часы. – Кстати о времени, я бы сказал…

– Да, – задумчиво согласился Джек, – пора обратно.

На рисунке Манфреда он заметил и еще кое–что. Интересно, обратил ли на это внимание отец? Огромные многоквартирные строения зловеще расползались во все стороны прямо у них на глазах. Пока они смотрели, на рисунке появились завершающие детали, от которых у Лео глаза полезли на лоб, он засопел и испуганно взглянул на сына.

Строения выглядели старыми и обветшавшими. Фундаменты прорезали огромные трещины, тянувшиеся вверх. Окна были разбиты. А вокруг все заросло высокими сорняками. На рисунке были изображены руины, от которых веяло отчаянием и непоколебимой вечной безысходностью.

– Джек, он рисует трущобы! – воскликнул Лео.

И действительно, это были разлагающиеся трущобы. Здания, простоявшие не одно десятилетие, миновавшие пору своего расцвета и пришедшие в запустение.

– Гадл, – произнес Манфред, указывая на только что нарисованную им трещину. Рука его заскользила по сорнякам, разбитым окнам, и снова из него вырвалось то же слово: – Гада.

Он поднял глаза и уставился на испуганно улыбающихся мужчин.

– Что это значит, Манфред? – спросил Джек.

Ответа не последовало, мальчик вернулся к своему рисунку. И по мере того, как он рисовал, здания у них на глазах становились все старее и старее, количество руин увеличивалось с каждым мгновением.

– Пошли – хрипло произнес Лео.

Джек забрал у мальчика бумагу и карандаши и поднял его на ноги. Все трое снова залезли в вертолет.

– Взгляни–ка, Джек, – произнес Лео, внимательно рассматривая рисунок. – Что это здесь написано над входом?

Кривыми буквами Манфред вывел: AM–WEB.

– Наверное, название здания, – предположил Лео.

– Да, – узнав сокращение, ответил Джек, – это начальные буквы кооперативного лозунга «Alle Menshen werden Briider» – «Все люди станут братьями».

Манфред снова взял карандаши. Под пристальным наблюдением мужчин он рисовал теперь что–то на самом верху. Темных птиц. Огромных, сумрачных и зловещих.

В одном из разбитых окон Манфред изобразил чье–то лицо с разинутым в ужасе ртом. Кто–то безнадежно выглядывал из здания, словно из ловушки.

– М–да, – проговорил Лео. – Интересно. Ну и зачем ему это понадобилось? – с мрачной брезгливостью поинтересовался он. – Не сказал бы, что картина жизнеутверждающая; почему бы не нарисовать их новыми, чистыми, с играющими вокруг детьми и домашними животными, с довольными людьми?

– Вероятно, он рисует то, что видит, – ответил Джек.

– Ну если он видит такое, значит, он болен, – возразил Лео. – На свете существует столько ярких прекрасных вещей, почему же ему больше нравится видеть это?

– Возможно, у него нет выбора, – предположил Джек. – Гадл, – вспомнил он, – может, это означает время? Ту силу, которая выражает для него разрушение, тлен, упадок и, наконец, смерть? Силу, действующую везде и во всем во Вселенной.

И больше он ничего не видит?

«Если так, то неудивительно, что он страдает аутизмом, – подумал Джек, – неудивительно, что он не может общаться с нами. Такое выборочное восприятие лишает его полноты ощущения времени. Потому что время приносит и новое, оно содержит в себе процессы созревания и роста. А Манфред, вероятно, не воспринимает этот аспект времени.

Может, его болезнь вызвана именно подобным видением? Или он видит это из–за того, что болен? Наверное, бессмысленный вопрос – по крайней мере вопрос, лишенный ответа. Таково видение реальности Манфредом, и с нашей точки зрения он безнадежно болен; он не воспринимает реальность, известную нам. И видит он самую ужасную ее часть, самый отвратительный аспект действительности.

А еще говорят, что душевная болезнь является бегством!» – вспомнил Джек и вздрогнул. Ничего себе бегство – в сужающуюся, сжимающуюся жизнь, постепенно превращающуюся в мрачную гробницу, куда ничто не проникает и где ничего не происходит – иными словами, в пространство тотальной смерти.

«Бедный несчастный ребенок. И как у него хватает сил жить изо дня в день в такой действительности?»

Джек мрачно вернулся к управлению вертолетом. Лео смотрел в иллюминатор, разглядывая пустыню. Манфред с испуганным, напряженным выражением лица продолжал рисовать.

«Гадл–гадл», – звучало вокруг. Он зажал уши, но звуки поползли в него через нос. Он рассмотрел это место: здесь он состарился. Его выбросили прочь; гадло, наваленное кучами, закрывало его до пояса, гадло пронизывало воздух.

– Как тебя зовут?

– Манфред Стайнер.

– Возраст?

– Восемьдесят три.

– Вакцинирован против ветряной оспы?

– Да.

– Страдаешь венерическими заболеваниями?

– Легкий триппер, и все.

– Лечение в венерическом отделении.

– Сэр, мои зубы. Они в мешке вместе с глазами.

– Ах, твои глаза, да. Отдайте ему глаза и зубы, перед тем как везти в отделение. А как насчет ушей, Стайнер?

– Они при мне, сэр. Спасибо, сэр.

Его руки примотали бинтами к перекладинам кровати, потому что он пытался вытащить катетер. Он лежал лицом к окну и смотрел сквозь грязное треснувшее стекло.

За окном виднелся жук на длинных ножках. Жук что–то ел, потом что–то обрушилось на него и раздавило, и он так и застрял раздавленный, впившись зубами в то, что намеревался съесть. Потом его мертвые зубы вытекли изо рта и поползли в разные стороны.

Он лежал там сто двадцать три года, пока наконец его искусственная печень не отказала, тогда он лишился сознания и умер. К этому времени ему уже ампутировали руки и ноги до самых тазовых костей, потому что они начали разлагаться.

Все равно он ими не пользовался. А лишившись рук, он уже не пытался выдернуть катетер, и им это нравилось.

«Я долго пробыл здесь. Может, вы мне принесете транзистор, чтобы я поймал утреннюю программу дружища Фреда; я люблю слушать музыку, они часто исполняют старые популярные песни.

У меня от чего–то аллергия. Может, от этих желтых цветов? Зачем им разрешают так высоко расти?»