Зло - Эдуард Хруцкий

— Я отдам все бабки.

— Они нам до задницы.

— А что же вам надо?

— Ты думаешь, сука, — усмехнулся Махаон, — я тебя в Ереване не узнал? Ястреб… Я тебя сразу срисовал, Леня Сретенский, хоть ты и кликуху, и обличье сменил. Честно говоря, хотел я тебя в деревянный бушлат упаковать за жизнь мою и его испорченную. Но гляжу, у тебя здесь целая аптека. Сам скоро к Господу в ворота стучаться будешь.

— Так чего же вам надо? — Ястреб насыпал на ладонь горсть таблеток, запил из стакана.

— Сними с души грех, вот ты Божью Матерь на кровать поставил, расскажи нам про Шорина твоего и дела ваши.

Ястреб посидел несколько минут с закрытыми глазами, сердце немного успокоилось, но чувство безразличия не покинуло его.

— Ну? — спросил Ельцов и достал диктофон.

— Записывать будешь? — усмехнулся Ястреб.

— А то.

— Валяй. С чего начинать?

— Как положено по протоколу с фамилии, имени и отчества.

— Я, Леонид Колосков, вор-рецидивист, кличка Леня Сретенский, проживающий в данный момент по документам Ястребова Леонида Михайловича, кличка «Ястреб», познакомился на зоне с Сашкой Шориным, у которого тогда была кликуха «Умный».

Ястреб говорил долго. С каким-то злым напором он не очищался, а сводил счеты со всеми: Шориным, Рытовым, Зельдиным, Филином. Словно они были виноваты в его сердечной болезни. Он не рассказывал — стучал на них, чего никогда не делал в прошлой жизни. Особенно зло он говорил о Рытове. Потому что боялся и поэтому ненавидел его.

Он говорил, и сердце начало успокаиваться.

«Неужели и впрямь сбросил с плеча все дерьмо и полегчало?» — подумал он.

— Все, ребята. — Он откинулся к стене.

— Вставай, — сказал Махаон.

— Зачем?

— Теперь ты все это на бумаге напишешь.

— Зачем?

— Это наше дело.

— Давай, давай, — впервые вмешался в разговор Ельцов, — пленка одно, а бумага — совсем другое.

В соседней комнате часы пробили три раза.

— Ну что ж, — усмехнулся Ястреб, — нынче вы банкуете.

Он открыл шкаф, достал бумагу.

— Писать, как говорил?

— Молодец, Ястреб, понял главное.

Он начал писать, и яростная радость охватила его. Сердце практически успокоилось, хотя Ястреб еще не выпил лекарство. И он вновь почувствовал собственную силу.

Ну что, суки, урыть его решили, с пленкой и бумажками к прокурору пойти? Нет, не выйдет. Заделаю я вас сегодня, заделаю. Сейчас он закончит писать и усталый, больной все-таки, в кресло усядется. А там, между подушкой и спинкой, рукоятка торчит. Простенькая такая, со звездочкой по центру. «Тэтэшник» там, «тэтэшник». Он его вынет и уложит этих козлов на пол, ребятам вызвонит, те приедут и отвезут их в карьер песчаный за станцией Кучино, там и оставят. Второй раз, Махаон, смерть не обманешь. Если она к тебе разок подошла, то будет все время рядом ходить. Минутку свою ждать. А вот и пришла минутка эта.

Сейчас, сейчас. Узнаете вы, волчары позорные, кто такой Леня Сретенский. А грешок он отмолит, Матерь Божья добрая, а Бог не прокурор. Простят. Немного осталось, совсем немного, с каждой буквочкой приближается смертушка Махаона и Ельцова.

Но вдруг чуть закружилась голова, и горячий пот потек по спине. Сердце рухнуло в пропасть, а вслед за ним полетел и он. Внезапно Ястреб, словно ребенок, ойкнул, рукой взмахнул смешно и рухнул со стула на пол. Ельцов наклонился над ним, взял руку, пытаясь нащупать пульс, но его не было.

— По-моему, он готов, — сказал он.

— Бог не фраер, — облегченно заметил Махаон, — он все видит. Давай, Юра, бери бумажки, линять надо. Ты перчатки не снимал?

— Нет.

— Это правильно. Пошли.

Они осторожно вышли из дверей. Махаон спустился на лифте, а Ельцов пешком. Встретились у машины.

По дороге на Сретенку молчали. Махаон курил, отрешенно глядел в окно. Ельцов нарочито внимательно следил за дорогой. Его не терзало раскаяние. Только вдруг, склонившись над телом Ястреба, он понял, какая тонкая грань, зыбкая и непрочная, отрезает поступок от преступления. Он не убивал этого человека с потным лицом и дергающейся щекой, он даже не хотел его смерти, но стал ее причиной.

Ему приходилось убивать. Ножом, из автомата, в липких африканских сумерках. Но там он был солдатом и дрался с солдатами. А сегодня он просто мстил. Значит, он преодолел страх. Значит, он может победить зло.

Когда выезжали в переулок, Махаон сказал:

— Ну что, Юрок, с крещением тебя? Первая разборка в жизни. Жмур есть, а мокрухи нет. Сегодня нам пошла карта. Ты знаешь, когда он завалился, волк позорный, у меня на душе полегчало. Менты обо мне давно забыли. Главное, пальцы нигде не оставить, а вот Ястреб не забыл обо мне, сука. Теперь могу жить спокойно. А кто такой Шорин этот, Сашка Умник?

— А тот самый, что с моей бывшей женой живет. — Ельцов повернул руль и машина въехала во двор.

— Вот это номер! — ахнул Махаон.

— Святая правда.

— А Рытов?

— Зампред Совета Министров.

— Это тот, что все время рядом с Леней светится?

— Ага.

— Ты на меня не сердись, брат, но с Сашки Умного я тебе помогу получить. Я про него в Бутырке слышал. А с Рытовым нам не разобраться. Уж больно велик бугор.

— Прав ты, дружище, ох как прав, — Ельцов достал сигарету, — здесь ни кулаки, ни ножи не помогут. А вот пленочка эта да текст недописанный — для него как бомба.

— Ты думаешь, — засмеялся Махаон, — наших паханов этим возьмешь? Ты думаешь, что хоть один опер с этой предъявой к нему пойдет? Да он до его порога дойти не успеет, как с него погоны снимут. Подписался я с тобой, кент мой дорогой, на гиблое дело. — Махаон посмотрел на Юру, улыбнулся и хлопнул его по плечу: — А раз подписался — вход рупь, выход — червонец. Заделаем хозяев на всю шоколадку. Ну давай, пошли ко мне, позвонишь Игорю Дмитриевичу, чтобы он не тревожился, да снимешь напряг старым методом.

* * *

Алена сразу же почувствовала неладное, когда вышла из машины и увидела свет в спальне. Она влетела в подъезд, поднялась на лифте и уже у двери поняла, что случилось непоправимое. Увидев Ястреба, лежащего на полу, она позвонила врачам. Хотя прекрасно понимала, что ему ничто не поможет.

Закурила и стала ждать. Внутри нее словно замерзло все. Приехали доктора-знакомцы. Осмотрели, вызвали перевозку. Появился участковый. Она подписала какую-то бумагу.

Санитары унесли Ястреба, ушел мент. Только врачи ждали, когда им воздастся по трудам. Алена дала им стольник, поблагодарила.

Она осталась одна в этой двухкомнатной квартире. Никто не знал, даже Шорин, что она, как вдова Леонида Колоскова, имела на нее все права. У нее была своя квартира в старом доме на Якиманке, двухкомнатная, но огромная и неуютная. Она получила ее, когда работала замдиректора магазина «Ванда». Там она и познакомилась с интересным мужиком по имени Леня, сошлась с ним, влюбилась, потом все узнала о нем и по-бабьи начала жалеть его.