Песенка для Нерона - Том Холт

Миррина подошла мгновением позже и заглянула ему через плечо.

— Я же вам говорила, — сказала она.

Ясное дело, я понятия не имел, о чем они вообще, пока не поскользнулся на чем-то твердом и круглом и рухнул на локоть. Больно было адски, так что прошло несколько мгновений, прежде чем я посмотрел, на что это я упал.

На посуду. На золотую посуду: чаши, блюда, кувшины, кубки и Бог знает что еще, окутанные янтарным сиянием в свете жалкой маленькой лампы Аминты. Я уж не говорю о мелких безделушках, которые выглядели в точности как нива перед жатвой, и оранжево-желтое пламя расстилалось во всех направлениях, сколько хватало глаз. Вспомните, как это бывает, если начать повторять в уме какое-нибудь слово и не останавливаться, пока оно совсем не лишится смысла. Вот так я себя чувствовал, глядя на все это добро: оно не могло быть золотым, потому что во всем мире нет столько золота. Разумное соображение: золото ценится именно за свою редкость, а здесь его было столько, что им можно было покрыть все крыши в Аттике, и еще осталось бы на десяток больших цистерн.

— Видите? — говорила Миррина. — Я же говорила, что стоит немного удлинить путь, но никто меня не слушал. Ну, папа всегда повторял…

Насчет этого она была права: никто ее не слушал, кроме меня — а меня, наверное, можно не считать. Скамандрий бросил попытки оскальпировать меня своим любимым тесаком и просто сидел на корточках с широко разинутым ртом. Луций Домиций стоял у него за спиной с таким видом, будто встретился взглядом с горгоной. Еще одно свидетельство в пользу того, что он уродился идиотом, потому что в этот момент он мог успеть отбежать на милю, прежде чем его бы хватились.

В общем, воцарилась тишина; все пялились, как дурачки, а я восседал на богатстве большем, чем средний сенатор тратит за неделю. Поразительно. Затем Аминта встряхнулся и сказал: — Как, мать вашу, мы все это отсюда вытащим?

Ну что ж, хороший вопрос. Больше того, он подсказал мне одну идею, но я быстро сховал ее на задворках мозга, испугавшись, что она отразится на лице. Через некоторое время Миррина сказал:

— Ну, на себе мы все это точно не перенесем. Нам придется позвать капитана и его людей.

Аминте эта мысль не понравилась. Забавная вещь: чем больше денег на кону, тем меньшее люди склонны ими делиться. Судите сами: если вас несколько человек и вы находите на дороге драхму, вы даже задумываться над ней не станете — пропьете ее в ближайшей таверне во славу Госпожи Удачи. Найдите сто миллионов сестерциев — и первой же вашей мыслью будет следующая: как мне избавиться от остальных, чтобы все забрать себе? Казалось бы, чем больше общая сумма, тем больше ваша доля, и не о чем тут беспокоиться.

Но факт остается фактом. В одиночку все это добро можно было вытащить из ямы и сложить в храме где-то за месяц тяжелой работы.

— Нам придется отдать им часть, — сказал он. — Не думаю, что они согласятся работать по обычным расценкам.

Миррина и Скамандрий кивнули с очень печальным видом.

— Или же, — пискнула Миррина, — мы оставим все здесь, вернемся назад и привезем наших людей. Оно пролежало здесь так долго не обнаруженным, что…

По ее собственному тону было ясно, что идея ей самой не нравится, а уж братцы скорчили такие рожи, будто откусили чего-то гнилого.

— Даже если мы так сделаем, — сказал Скамандрий, — нам придется делиться со своими, они ведь тоже люди. Раз уж нам все равно придется заключать с кем-нибудь сделку, то с тем же успехом это могут быть и моряки. Если хотите знать мое мнение, мы поймали волка за уши.

Ну да, конечно. Вместо того, чтобы осчастливить их, сокровище погрузило их в тоску. Таковы люди.

— Ладно, — медленно произнес Аминта. — Вот что мы сделаем. Вы двое оставайтесь здесь и начинайте вытаскивать добро. Я схожу на корабль и договорюсь обо всем. Даже с моряками мы провозимся здесь черт знает сколько времени, так что чем раньше начнем, тем раньше закончим.

По мнению Скамандрия, начать работать означало схватить Луция Домиция и приставить ему нож к горлу.

— Ты, — сказал он мне. — Вставай и начинай вытаскивать золото, или твой дружок порежется. И даже не думай меня обдурить. И ты тоже, — добавил он, обращаясь к Миррине, — давай пошевеливайся, работы полно.

Миррина состроила гримаску.

— Дай мне нож, я буду сторожить кабана, — сказала она. — Ты сможешь перекидать куда больше меня.

Он вздернул голову.

— Хоть раз сделай, что сказано, — сказал он. — И не спорь.

В общем, Миррине пришлось спустится в яму и начать работать, что не слишком ее обрадовало. Места тут было немного, а стоять на груде золотой посуды непросто; мы оба то и дело поскальзывались и падали, пока не расчистили место, чтобы стоять. Миррина дулась и ничего не говорила, что меня устраивало; я был сыт ею по горло.

Не знаю, что задержало Аминту так надолго; казалось, прошло несколько часов, прежде чем он вернулся с моряками. Но зато они принесли светильники, факелы, веревки, доски и всякие другие полезные вещи, и как только они приступили к работе, дело пошло. Необычная работенка выдалась этим морякам. Весь их вид говорил о том, что они не верят собственным глазам. Конечно, все они узнали Луция Домиция и меня, но не могли понять, надо им разевать рот или нет, поэтому только молча посматривали на нас с изумлением.

Чего у нас совсем не было, так это повозки или чего-то, хотя бы отдаленно ее напоминающего, даже тачки. Это было плохо, поскольку означало, что нам придется перетаскать все золото до последнего кусочка на себе. Если извлечение его из пещеры было уже само по себе тяжелым трудом, то о переноске на корабль и думать не хотелось. В общем, капитан приказал корабельному плотнику взять пару человек и пойти соорудить что-нибудь; красота ему не нужна, сказал он — лишь бы работало. Это немедленно разозлило Аминту; здесь приказываю я, сказал он, а он никому не разрешит уходить, пока есть работа. Капитан остался спокоен, чем, кажется, еще больше завел Аминту; он указал, что носить такое количество груза на спине — чистый идиотизм, в то время как если мы отпустим троих из двадцати пяти человек на пару часов, то в результате можем избежать трех или четырех дней тяжкого труда. Прежде всего, сказал он, вопрос в еде и пресной воде; того, что есть на борту, хватит не больше, чем на неделю, а нам еще надо доплыть назад. Поэтому главным нашим дефицитом является время, с какой стороны не посмотри. Он бы с радостью отправил людей в ближайший город, чтобы купить три-четыре фургона с лошадьми или быками, а также вино, еду и кучу инструментов, которые могут нам понадобиться. Аминта не собирался этого терпеть. Никто никуда не уйдет, сказал он. А иначе что? — последовал вопрос; в конце концов их тут было всего двое против двадцати моряков. Капитан не стал выпячивать это обстоятельство, но дураков тут не было и всем все было ясно, хотя никто и не произнес этого вслух. Вид у Аминты стал глубоко задумчивый, как будто до него дошло, что никогда в жизни он не сталкивался с более серьезной проблемой.