Жарким кровавым летом - Стивен Хантер

— Я думаю, что из него выйдет прекрасный агент, — заявил Джонни Испанец. — Это же самый настоящий черно-коричневый — ночной всадник с призванием к работе на дьявола.

— Знаете, это самые лучшие слова из всего, что когда-либо обо мне говорили, — сказал Френчи почти без иронии.

Он внезапно почувствовал нечто такое, чего никогда еще не испытывал прежде: он был дома. Здесь было его место.

Но Джонни продолжал:

— Однако дело в том, что в котелке у него, конечно, напихано немало, но что касается практики, тут он еще щенок щенком.

— Что-то не так? — удивился Френчи.

— Ночная засада — это чертовски сложная и опасная штука. Мне приходилось видеть их множество, поэтому я знаю, что говорю. Прежде всего, твои собственные люди перепутаются с теми парнями. Все станут стрелять во все, что попадется на глаза. Дальше, если дело происходит на широком пространстве вроде железнодорожного товарного двора, где много места для маневра, все становится еще запутаннее. И еще одна твоя ошибка заключается в том, что ты не учел важную вещь: они носят жилеты, поэтому не каждого удастся уложить с первого выстрела. Клянусь Иисусом, мальчик, ты выплеснул ребенка вместе с водой. Их нужно заманить в замкнутое пространство, где будет ясно: вот мы, а вот они. Или же придумать для нас способ видеть в темноте.

Лицо Френчи медленно расцвело в улыбке. Эта улыбка сияла, делалась все шире, становилась все более вызывающей. Молодого человека настолько распирало от самодовольства, что казалось, еще чуть-чуть, и он начнет светиться. Он откровенно торжествовал, словно человек, очень довольный тем, что разговор вышел точно туда, куда, по его расчетам, и должен был выйти.

— Старина, — почти покровительственным тоном произнес он, — ознакомьтесь вот с этим.

Он сунул руку в карман, вынул страницу, вырезанную из номера «Мекэник иллюстрейтед» за июнь 1945 года, развернул ее и положил на стол перед своими собеседниками.

«ДЯДЯ СЭМ НАУЧИЛСЯ ВИДЕТЬ В ТЕМНОТЕ» — гласил заголовок над фотографией американского солдата, сжимающего карабин, на котором ниже ствола было пристроено что-то вроде небольшого прожектора, а над магазином, там, где должен был помещаться телескопический прицел, виднелась штука наподобие новомодного телевизора, только намного меньше.

— Это называется инфракрасным излучателем. Вы освещаете тех парней светом, который они не могут видеть. Зато вы можете их видеть через те здоровенные прицелы. Они видны, как в ясный день, только сами не знают об этом. Вы можете прицельно стрелять им в головы, и черт с ними, с жилетами. Достаточно уложить несколько человек, и остальные разбегутся. Вы засыпаете место происшествия кучей гильз от карабина и исчезаете. Я могу раздобыть для вас сотни таких гильз. Ваша полиция окажется там через несколько секунд и потом доложит, что не обнаружила там никаких посторонних следов и что все дело в том, что рейдовая команда запаниковала в темноте и принялась палить по своим. После этого все поверят, что они придурки. Ну а поскольку вы контролируете полицейских, это дело никогда не дойдет до суда. Эй, ну что, здорово, как по-вашему?

Его перебил телефонный звонок.

— Проклятье! — бросил Оуни и потянулся за трубкой.

— С такими связями, какими обладает мистер Мэддокс, будет несложно достать несколько таких устройств. Вы располагаетесь на крыше товарного вагона. Рейдовая команда входит во двор. Бум-бах-тарарах! Все готово.

— Да? — сказал Оуни в трубку. — Черт возьми, неужели... Его гнев внезапно сменился изумлением.

— Подождите чуть-чуть, — попросил он и повернулся к своим собеседникам. — Решите это между собой, — сказал он. — Из вас, парни, получится отличная команда, я знал это с самого начала. Скажите мне, куда обратиться, чтобы раздобыть эти штуки, и вы получите их на следующей неделе. Я должен бежать.

— Что случилось, дитя мое? — поинтересовался Джонни Испанец.

— Обнаружилась одна малышка, и она будет говорить только со мной.

— Ах, Оуни, сколько прекрасных парней погибли из-за девушек. Ты всегда был не из тех, неужели ты изменился?

— Ни в коем случае. Это другие дела, — сказал Оуни, закрывая дверь. — Это Вирджиния Хилл.

— Терпеть не могу летать, — пожаловалась Вирджиния. — У меня от полетов задница болит. Ненавижу эти крохотные сортиры. Меня с души воротит, когда я оказываюсь привязанной рядом с каким-нибудь Джо, который хочет рассказать мне всю историю его жизни.

— Вирджиния, — откликнулся Бен, — ты должна это сделать.

Они потягивали мартини в зале Лос-Анджелесского международного аэропорта. Это было очень стильное место — сплошной хром и надраенный алюминий, — заполненное моделями взлетающих обтекаемых самолетов. Снаружи, за большой дырой, какие теперь называются панорамными окнами, выстроились самолеты, ожидающие своей очереди, чтобы разбежаться по гладкому асфальтовому покрытию и взлететь в небо. Они сверкали серебром, их пропеллеры с ревом вращались, рисуя сверкающие на солнце прозрачные круги; у большей части было по два мотора, но попадались и четырехмоторные. Они были похожи (по крайней мере, так казалось Бену) на «Б-17», которые в недавние годы летали на Германию, хотя он никогда не видел этих самых «Б-17» и не был на том континенте, где находится Германия, пока там шла стрельба.

Вирджиния сделала еще глоток ледяного мартини. Джин пощипывал губы и притуплял чувства. Ей очень хотелось по-маленькому, но она не могла заставить себя пойти в туалет. Ее груди бились о легкую блузку так, будто стремились вырваться на волю. После выпивки ее соски сделались твердыми, как замороженные вишни. Бретельки бюстгальтера врезались в роскошные плечи. Одна туфля наполовину съехала со ступни. Все мужчины в помещении пялились на нее или, скорее, на части ее тела, но это было необходимым состоянием ее жизни. Приятель Бена, типчик по имени Микки Коэн, строивший из себя крутого, хотя сам был ничтожеством, ошивался поблизости, как нечто вроде охранника. От него исходила такая волна оборонительной агрессивности, что никто не осмеливался не то что подойти, а даже слишком открыто выразить свое восхищение. Микки походил на пожарный гидрант, у которого зачем-то выросли ноги.

Самолет! Вирджиния Хилл привыкла ездить поездом, в отдельном купе, на «Супер чиф», «Бродвей», «Сенчури» или «Оранж блоссом спешиал». Элегантные негры называли ее «миз Хилл», когда подавали ей пюре из проросшей пшеницы утром, томатное желе днем и бифштекс вечером — все с шампанским. Это было так хорошо! Леди должна путешествовать только так, и никак иначе.

— Теперь скажи мне еще раз, что тебе предстоит сделать согласно нашему решению.

— О господи! — возмутилась Вирджиния. — Бен, я же не дура. Я твердо знаю, что мне делать.

— Ладно, ладно, но все-таки посмеши меня.

— Ах, ну и ублюдок же ты! Почему я вожусь с таким дерьмом?

— Из-за той огромной еврейской обрезанной волосатой дубины, которая болтается у меня между ног.