Полет сокола - Уилбур Смит

Оставляю Цербера ждать твоего возвращения. Двигайся дальше сколь тебе угодно быстро.

Твоя любящая сестра Робин».

Записка была датирована десятью днями ранее, и больше она не оставила ему ничего. Ни мешочка соли, ни пачки чая — этих роскошных продуктов Зуга не пробовал много дней.

Майор впал в глубокое оцепенение и пребывал в нем, пока в лагерь не подоспел Ян Черут, но к тому времени, когда прибыли носильщики, едва державшиеся на ногах от усталости, все остальные чувства вытеснила черная ярость. Он хотел идти всю ночь, чтобы догнать караван, но, сколько он ни проклинал носильщиков, сколько ни пинал их под ребра, они в изнеможении рухнули на землю и не могли подняться.

Робин оказалось нелегко заставить носильщиков свернуть лагерь и взять свою поклажу. Первые ее попытки были встречены изумлением и беззаботным смехом — никто из них не верил, что она говорит серьезно. Даже Юба не сразу поняла, что Номуса, женщина, приняла на себя командование караваном.

Когда все аргументы были исчерпаны, дочь Фуллера Баллантайна взялась за плеть из шкуры гиппопотама. Маленький желтокожий капрал-готтентот, которого Ян Черут оставил за главного над своими воинами, обезумевшим голосом выкрикивал приказы своим подчиненным с верхних ветвей дерева мукуси, куда загнала его Робин.

Не прошло и часа, как они вышли в путь, но легкомысленный смех уже сменился хмурыми взглядами и ворчанием. Все были уверены, что теперь сафари обречено. Где это слыхано, чтобы женщина, молодая женщина — мало того, молодая белая женщина — вела караван неведомо куда? После первого же километра носильщики начали жаловаться, кто на колючки в ногах, кто на темноту в глазах — подобные несчастья всегда преследуют носильщиков, не желающих идти дальше.

Робин подняла людей на ноги, выстрелив у них над головами из большого морского кольта. Он чуть не растянул ей запястье, но оказался весьма действенным лекарством для ног и глаз носильщиков. В конце концов за день они совершили довольно неплохой переход — менее семнадцати километров на юго-запад, именно так Робин записала в своем дневнике ночью.

Несмотря на храбрый вид, который она напускала на себя перед всеми, Робин была не вполне уверена в себе. Она внимательно наблюдала, как Зуга прокладывает курс с помощью призматического компаса, и освоила его метод передвижения: заметить вдалеке холм или другую приметную деталь ландшафта и идти к ней, потом выбрать впереди еще какой-нибудь ориентир. Только так можно было передвигаться по прямой линии в этой холмистой, покрытой лесами стране.

Она при каждой возможности изучала карту Харкнесса и видела, как мудро выбрал брат направление пути. Он намеревался пересечь поперек обширную неизведанную страну, которую назвал Замбезией, и в конце концов выйти на дорогу, которую их дед Роберт Моффат проложил от своей миссии в Курумане до Табас-Индунас, где обитал Мзиликази, король матабеле.

Однако Зуга собирался пройти южнее границ королевства матабеле, чтобы миновать Выжженные земли, где, если верить Тому Харкнессу, кровожадные пограничные импи Мзиликази убивают всех чужестранцев. Ни она, ни Зуга не верили, что родство с Моффатом защитит их.

Как только они выйдут на колесную дорогу до Курумана, они снова окажутся в изведанном мире. Дорога приведет их к источникам воды, которые нашел дедушка Моффат. В Курумане семья воссоединится, а дорога оттуда до Кейптауна, пусть даже длинная и утомительная, хорошо исхожена, и меньше чем через год они вернутся в Лондон. Самое сложное — вслепую продвигаться к югу от страны матабеле, через земли, полные неизвестных опасностей, и найти дорогу Моффата.

Робин ни на миг не предполагала, что ей придется совершить этот подвиг навигации в одиночку. Не пройдет и нескольких дней, как Зуга вернется в лагерь у Маунт-Хэмпден и поспешит догнать основной караван. Ссора будет крепкая. Но она не сомневалась, что в конце концов сумеет убедить брата, что найти и спасти отца — задача более важная, чем бессмысленное истребление животных, чьи клыки скорее всего никогда не будут извлечены из могильных холмов.

Ее поступок был всего лишь жестом неповиновения, вскоре Зуга снова окажется с ней. Но пока, однако, ее не покидало ощущение сосущей пустоты под ложечкой. Она шагала впереди каравана в плотно облегающих брюках, в нескольких шагах позади нее знаменосец-готтентот нес грязный, потрепанный «Юнион Джек», а следом тянулась вереница сердитых носильщиков.

На вторую ночь они стали лагерем на берегу реки, превратившейся в цепочку зеленых бочажков в сахарно-белом песке речного ложа. На крутом берегу росла небольшая роща вьющихся золотистых фикусов. Их гладкие светлые стволы и ветви ползли по деревьям-хозяевам, как толстые змеи, и пили из них соки. Теперь паразиты вымахали выше и толще, чем гниющие останки деревьев, когда-то поддерживавших их, а ветки покрывали гроздья зреющих фиг. Полакомиться фруктами прилетели толстые зеленые голуби, они махали крыльями и издавали резкие крики, непохожие на воркование других голубей, в которых Робин всегда слышалось: «Хор-р-ошо, хор-р-ошо». Наклонив головы, они искоса поглядывали сквозь зеленую листву вниз, на людей, разбивающих лагерь.

Носильщики рубили терновые ветки для колючей изгороди и разжигали костры, как вдруг послышался львиный рев. Рык, слабый и далекий, оборвал тихий гул голосов всего на несколько секунд; казалось, он зародился несколькими километрами ниже по течению. К таким звукам все давно успели привыкнуть.

С тех пор, как они по слоновьей дороге прошли через ущелье, вряд ли была хоть одна ночь, когда вдалеке не слышался львиный рык. Наутро они находили в мягкой земле вокруг лагеря звериные следы, иногда величиной с тарелку — это громадные любопытные кошки кругами бродили по ночам.

Тем не менее Робин ни разу не видела ни одного льва, так как эти животные ведут исключительно ночной образ жизни, и былая трепетная дрожь давно превратилась в безразличие. За изгородью-шермом из колючего терновника она чувствовала себя в безопасности и теперь, услышав далекий глухой рокот, лишь на миг подняла глаза от дневника. Если она в своих записях и преувеличивала компетентность, с которой организовала дневной переход, то очень ненамного.

«Мы идем так же хорошо, как тогда, когда нас вел З», — довольная собой, написала она, но не стала упоминать о настроении носильщиков.

Лев прорычал всего один раз. Неторопливая беседа у костров возобновилась, и молодая женщина снова склонилась над дневником.

Через несколько часов, когда село солнце, лагерь начал готовиться ко сну. Робин лежала под второпях сооруженным навесом рядом с Юбой, свернувшейся клубочком на подстилке из свежесрезанной травы, и слушала, как постепенно утихают по-африкански мелодичные голоса носильщиков. Она глубоко вздохнула и тотчас же уснула. Разбудили ее громкие голоса и суматоха.

В воздухе было морозно, темнота стояла непроглядная, и она спросонья никак не могла очнуться. Значит, уже наступила глубокая ночь. Темнота наполнилась испуганными криками мужчин и топотом их шагов. Потом прогрохотал ружейный выстрел, затрещали тяжелые бревна, брошенные в костер, и, раздирая душу, завизжала у нее над головой Юба: