Медаль за убийство - Фрэнсис Броуди

Чарльз снова взял меня за руку.

– Кейт, Кейт. Да не беспокойся ты. Ты была совершенно права, сказав, что я должен обратить внимание на капитана. Поверь, это его рук дело. Это был его кинжал. Он подробно описал его. А теперь, не пора ли нам изменить предмет разговора?

Это прозвучало так, словно он хотел сказать: «Не беспокойся. По улицам Харрогейта больше не бродят безумные убийцы».

Струнный квартет заиграл вальс. К тому времени, как наши тарелки были очищены и унесены, я заговорила о своей страсти к фотографии. Маркус признался, что увлекается зарисовками природы, когда находит время. Это хобби помогает ему, кстати, во время осмотра места происшествия, когда он делает быстрые наброски того, что можно зафиксировать взглядом. Запечатлевая это на бумаге, Маркус позже делает выводы из того, что ему удалось увидеть. Я также узнала, что он живет в Северном Лондоне, гуляет в Хампстед-Хите[89] и рано по утрам плавает в маленьком озере, что помогает ему думать, когда приходится распутывать особенно сложные случаи.

После десерта, пребывая в романтическом настроении, мы договорились когда-нибудь вместе поплавать в этом самом озерце. Мы решили дождаться хорошего солнечного дня в сентябре или начале октября и организовать на берегу пикник, захватив с собой плед, подобно двум людям, которым нет никакого дела до целого мира.

– Не желаешь ли ты бренди? – спросил Маркус, когда мы выходили из ресторана.

– Отличная идея.

В салоне было многолюдно. Один или два человека бросили в нашу сторону взгляды, когда мы остановились на мгновение в дверном проеме, высматривая свободное пространство. Обратили ли мы на себе внимание потому, что были эффектной парой, или же потому, что кто-то из присутствующих узнал полицейского инспектора? Мы отвернулись.

– У меня есть идея получше, – пробормотала я. – Моя мать никогда не путешествует без бренди. Зайдем в наш люкс?

Это предложение я произнесла хладнокровно, не выдав, думаю, своей внутренней дрожи.

– Ничего лучше и придумать нельзя, – мягко согласился он.

Не говоря больше ни слова, мы поднялись по лестнице плечом к плечу. То, что я задумала, граничило с безумием, но я надеялась, что это все же случится и разрушит чары моего погибшего мужа, которые еще продолжали висеть надо мной. Маркус легко коснулся моей руки, когда мы вышли на лестничную площадку. Подойдя к двери нашего номера, я нащупала ключ.

У него был какой-то мальчишеский, почти неуверенный вид, когда мы вошли в наш номер.

– Мы не разбудим твою маму?

– Нет, если только ты не будешь распевать во все горло. Ее комната вон там.

Я указала на дверь, ведущую направо из гостиной.

– А твоя? – мягко спросил он.

Про бренди было сразу же забыто. Оно оставалось на своем прежнем месте вплоть до следующего утра, когда Маркус ушел, положив на прикроватный столик небольшой плотный конверт.

Краткое письмо, если его можно так назвать, было написано на листах бумаги с грифом отеля. В нем не было никаких нежностей, но он и так уж достаточно нашептал мне нежных слов за те недолгие часы, что были в нашем распоряжении, так что это не играло никакой роли. Затем мы крепко спали, по крайней мере я, свернувшись калачиком в его объятиях и чувствуя себя свободной от всех пережитых ужасов: взгляда остекленевших глаз Милнера и даже еще более страшной картины, которую в реальности я не видела: капитана, пускающего себе пулю в лоб.

Толщина же конверта объяснялась тем, что в нем находилась медаль – “Крест Виктории” капитана Уолфендейла (настоящего капитана Уолфендейла). Записка Маркуса была написана так, чтобы посторонний человек, увидевший ее, мало что понял. Она гласила:

Прочитав это послание, я еще пару раз перечитала его и взвесила на ладони приложенную медаль.

Было слышно, как в соседней комнате ходит мама. Мы запланировали провести весь сегодняшний день вместе в свое удовольствие. Ничто не должно было этому помешать. Я положила письмо и медаль в ящик комода и захлопнула его.

Капитан Уолфендейл, сержант Лэмптон, кто бы вы ни были и в каком бы аду вы ни находились сейчас, я не хочу этого знать. Оставьте меня в покое.

Мою мать вряд ли можно считать ярым приверженцем оздоровительных процедур. Однако она, похоже, сделала исключение по отношению к минеральным водам Харрогейта. Пробило семь часов утра. Я была хоть и в приподнятом настроении, но физически измотанная, а вдобавок ко всему еще и отягощенная сомнительной честью распоряжаться капитанским «Крестом Виктории».

Каждое действие казалось неуклюжим. Я никак не могла найти пятку своего чулка. Куда-то пропала одна подвязка. Пока я одевалась в своей спальне или, по крайней мере, пыталась это проделать, мама сидела в нашей общей гостиной и зачитывала отдельные отрывки из путеводителя по Харрогейту.

– Все горячие сернистые воды следует пить быстро, поскольку в противном случае насыщенный серой водород бла-бла-бла улетучивается. Что такое «насыщенный серой водород», Кейт?

– Понятия не имею.

– О, погоди минуту, послушай вот это. «Рекомендуется принимать все железистые минеральные воды из стеклянной кружки». Мы будем пить железистые – черт, как же это произносится – воды?

– Не знаю.

– Давай-ка посмотрим. Ох, до чего же все это трудно понять. Ты знаешь, что эти воды малоприятны на вкус?

В этот момент я зашнуровывала свои новые, купленные специально для хождения по Харрогейту туфли.