Беглый огонь - Петр Катериничев

Я уже было пожалел, что наступил Петровичу на больную мозоль, но он закруглил словоизвержение сам:

– Это я к чему? К тому, что всякая секретность у нас всегда существовала не от шпионов, а от своих, так же, как и госграница: чтобы людишки не разбежались!

Точно, таскали в свое время профессора в Большой Дом; может, он и не так в Покровске прозывается, не в этом суть…

– Да ладно, Петрович, пошутил я.

– Вот в том и беда, что… – начал было он, да видно, утерял нить мысли. Наморщил лоб, близоруко сощурился, забродил взглядом по столу, словно ища что-то… Я знаю, что он искал.

– Я выскочу на секундочку, – произнес профессор, даже слегка покраснев, – по нужде.

Ясное дело, покраснел он не по причине упоминания необходимости свершить естественную потребность – от стыда. Стыдно было Петровичу выпивать тайно и в одиночку, но поделиться привилегией он не мог, не пить – не мог тоже… Ну и шут с ним: должны же быть у него хоть какие-то моральные терзания на предмет горячительного, раз ни жены здесь, ни тещи, чтобы его посовестить… Для некоторых выпивка без моральных терзаний и не в сладость.

Буркун объявился скоро, дыхнул свежим перегаром.

– Так о чем мы беседовали? – спросил он, задорно блеснув толстыми линзами окуляров.

– О вечном.

– Нет-нет. Не сбивайте меня. Я помню. Я хотел рассказать вам про изобретение Кузнецова.

– Первый раз слышу.

– Ну того, из цеха, что на «Точприборе».

– А-а-а…

– Что «а-а-а»? Даже не изобретение – открытие! Или вы не верите?

– Почему же… – промямлил я.

– Потому же, – скорчил гримаску Петрович. – Все потому. Вечно вы считаете, что в вашей Москве гении сотнями родятся, а ведь, если разобраться, все гении только умирают в Москве, а родятся они в провинции!

Я только вздохнул: то, что в каждом расейском граде Уклюпинске живет свой Фарадей-самородок, известно давно. Вот только изобретали всю жизнь эти ньютоны-галилеи в основном велосипеды и прочую домашнюю утварь, давно освоенную промышленным производством забугорных стран. А наши упирались извилинами исключительно по причине отсутствия оной утвари в отечественных магазинах.

– Вы не согласны? – требовательно вопросил Петрович.

– Согласен.

– Так вот. Этот самый Кузнецов Сергей Степанович, вернее, завод-лаборатория под его руководством изобрели… – Петрович выдержал эффектную паузу, – новую систему кибернетической памяти. Это не счетно-вычислительные машины нового поколения, это принципиально новое направление в кибернетике, прорыв, революция, вы понимаете?!

– Смутно.

– Если честно, то и я не яснее, – вздохнул Буркун. – Но если верить рассказу покойного Сергея Степановича…

– Он умер?

– Если бы! Убили! Какие-то хулиганы в его же собственном подъезде! Забрали часы, денег тысяч сто пятьдесят старыми, да ножиком пырнули. Насмерть.

– Может, происки, раз он такой секретный…

– Вы не иронизируйте! В той Америке на него бы дышали, как на антикварную вазу, пылинки сдували! Да поселили бы в охраняемой вилле, да девок из «Плейбоя» прямо на дом привозили, лишь бы головой работал да изобретал свои штуки… А у нас… А… – Петрович махнул в сердцах рукой.

– И претворять разработку в жизнь тоже, я думаю, не собирались…

– Какой там! До того ли… А ведь Сергей Степанович сиднем не сидел: в Москве по старым связям во все сферы проник, дошел до президентской администрации, да там и укатался. Нет, проект оформили в какую-то особую президентскую программу, бумаг исписали тонну, наобещали, с тем и уехал. А как убили его, дело и вовсе заглохло. – Петрович скривил губы. – И ведь не спросишь ни у кого. У нас под завесой этой самой секретности можно любую технологию сгноить. Про людей я не говорю. Так что, совершай подвиг не совершай, а, как учит клятый детерминизм, если опередил свое время, труд твой никому не нужен, и изобретенный тобой паровоз так и сгниет где-нибудь на запасных путях, и Ползунов так и останется в истории чудаком-неудачником, и все будут помнить мастеровитого Эдисона и забудут Попова… Вот такие вот пироги. И всегда так было, а теперь и подавно. Не дадут России подняться. Добьют.

Петрович в сердцах махнул рукой, встал, накинул пальтецо и пошел вон из дома, добавить, чтобы от-решиться в пьяном забытьи и от тяжких дум, и от душевных терзаний. Бог ему судья, да и – вольному воля.

Я устроился на верхней лежанке деревянных нар и глазел в потолок. Пытаясь осмыслить нынешнее и прошедшее. Время от времени это необходимо. Чтобы определиться в этом мире. Чтобы начать действовать. Чтобы выжить.

И газеты, и телепрограммы пестрят той самой кровавой маетой. Нагромождение бессмысленных убийств, бесконечные голодовки и протесты… Американская «Бос-тон глоб» рассуждает на полном серьезе о покупке у России Сибири за пару триллионов долларов. Автор статьи заявляет притом, что США приобретут территорию большую, чем сами Штаты, с пятнадцатью миллионами населения и… Наив полный этот писака: самое грустное в том, что, начни такой проект осуществляться, население этой самой территории возрастет раз в десять за счет миграции всех отчаявшихся бедолаг из России и сопредельных стран.

Ну а если отбросить шуточки и хохмочки, что мы имеем?

Войну.

Сейчас в этом никто и не сомневается. Только одни считают, что мы ее уже проиграли, другие… Я отношусь к другим.

Третья мировая война, экономическая, направлена на разрушение и покорение России. Она стелется над нашими просторами стылым чумным покрывалом десять лет. Вернее, она велась всегда, в последние сто лет особенно активно, взрываясь время от времени реальными войнами. Первое массированное ограбление России было проведено большевиками; вывезенные из страны ценности на сотни миллиардов золотых рублей после всех мытарств, свойственных ворованным деньгам, осели в банках США и стали источником грандиозного подъема экономики этой страны. А Россия на протяжении более чем трех десятков лет после октябрьского переворота находилась в состоянии войны и послевоенной разрухи, но путем невероятного напряже-ния сил сумела не только восстановиться, но и создать мощнейшую индустрию, индустрию не просто конкурентоспособную, но по приоритетным направлениям превосходящую и американские, и японские технологии. Противостояние снова сделалось непримиримо жестким. Стало понятно, что ни военной силой, ни технологическим превосходством Россию не победить. Началась финансово-экономическая агрессия, подкрепленная шагами на полях политики.

Первый этап был определен: разрушение и расчленение СССР. Играя на алчности и личных амбициях руководителей республик, наши противники сумели не только добиться превосходного результата, но и окружить Россию кольцом недружественных к ней соседей. Впрочем, слаще от этого не стало никому: разрушение сложившихся хозяйственных связей привело народы республик в столь же плачевное положение, что и народы России.