Лунный свет - Майкл Чабон

– Ядерный реактор, – сказал дед.

– Вы серьезно?

– Только верхняя часть. Остальное будет внутри.

– Внутри чего?

– Лунной поверхности.

– Это лунная база?

– Я только начал.

Фон Браун, кривясь от боли, присел на корточки, чтобы глаза оказались вровень со столом:

– В каком масштабе?

Кажется, он совершенно забыл, что две минуты назад дед видел его ссущим в кадку с фикусом. Как-никак, в искусстве забывать он был дока.

– Не знаю, – ответил дед. – Наверное, один к шестидесяти шести.

– Значит, не очень большая.

– Сорока киловатт должно поначалу хватить.

Дед начал перебирать детальки, ища маленькие прямоугольные: зеркала, крышки аккумуляторов и орудийных люков, – которыми собирался придать фактуру поверхности. В точности этим методом действовал Трамбалл, создавая модели для «Космической одиссеи». Кусочки были все разного цвета, в зависимости от набора, и все не такие, как корпус, но, если покрасить их из баллончика матовой серой краской, фактура получится убедительная.

– Цикл Ренкина? – спросил фон Браун. – Как в СНЭП-десять.

Он попал пальцем в небо, и дед изнывал от желания объяснить, насколько лучше более простой и более экономичный двигатель Стирлинга работал бы в реакторах СНЭП, которые фон Браун и НАСА проталкивали десятилетие назад. На этот раз он сумел промолчать, и, кажется, фон Браун понял, что с ним не хотят разговаривать. А может, просто устал сидеть на корточках. Он ухватился за край стола, выпрямился, подошел к столу с моделями и погладил «Веронику», гладко зашкуренную и покрытую глянцевым бежевым лаком.

– Красавица, – сказал он и сделал паузу, давая деду время согласиться или возразить.

Дед удержался от замечания, что «Вероника» приглянулась фон Брауну не случайно: ее в значительной мере создали немцы из Пенемюнде, попавшие в плен к французам.

– И все же, – продолжал фон Браун, – французы в космосе. – Он улыбнулся. – Признайтесь, в этой идее есть что-то комическое.

– Да? – не сдержался дед. – А насчет евреев на Луне?

– Простите?

– Я немного консультирую государство Израиль, – нагло соврал дед. – Израильтяне вкладывают много сил, средств и мозгов в систему нового поколения, «Иерихон-два». Лунные орбитальные и посадочные аппараты. Чтобы построить еврейское поселение на Луне.

Фон Браун на мгновение опешил, но быстро пришел в себя. Надо отдать ему должное: за свою жизнь он стольким вешал на уши лапшу, что мог понять, когда это проделывают с ним.

– Превосходно, – сказал фон Браун. – Им там самое место.

Однако история волшебной кофейной крышечки на этом не закончилась. Ближе к вечеру деда разыскал молодой инженер-бруклинец. Ему посоветовали взглянуть на модели «Вероники» и «Кентавра», и он честно признал, что доктор фон Браун сказал правду: они чудесны. Он спросил, не хочет ли дед делать модели для НАСА, как для опытно-конструкторских, так и для учебно-выставочных целей? Платят вполне неплохо.

Дед ответил, что подумает. Затем решил принять предложение не раздумывая. Он сказал, что и без того думает слишком много и лучше согласится сразу, чтобы освободить голову для других мыслей. Молодой инженер спросил, о каких мыслях речь.

– Евреи на Луне? – предложил для примера дед.

– Ах да, про это я слышал, – сказал молодой инженер. – Думаю, старый фашистский гад совершенно опупел.

Дед рассмеялся.

– Один ноль в пользу жидов, – добавил молодой инженер.

Тут дед расхохотался от души, а когда наконец отсмеялся и смог говорить, поблагодарил молодого инженера и записал номер его телефона. Они договорились связаться в ближайшее время. За следующие четырнадцать лет мой дед построил для НАСА более тридцати пяти моделей разного типа и назначения, в разных масштабах. Их точность и качество обеспечили ему заказы от частных коллекционеров по всему миру. Дед не сомневался, что работа, которой он был косвенно обязан фон Брауну, помогла ему не так убиваться по бабушке, по фирме и по успеху, который столько для него значил.

Дед стоял на левой ноге, вдевая правую в штанину джинсов, но не удержал равновесие. Он хотел ухватиться за комод Салли, однако промахнулся и уронил торшер. Хромированная стойка торшера поблескивала в темной спальне, и дед видел, что она падает. Еще не рассвело. Он пытался не шуметь. При этом он сам падал. Надо было спасать либо себя, либо торшер. Дед выбрал первое и ухватился за комод – на сей раз успешно. Торшер со звоном коровьего колокольчика брякнулся о пол террасы, в темноте пыхнула голубая вспышка, и раздался тихий чпок лопнувшей лампочки.

– Значит, когда ты говорил, что не будешь больше ускользать на заре, – раздался из-под одеяла голос Салли, – это значило, что ты все равно уйдешь, но с грохотом.

– Извини.

– Веник на кухне.

Дед пошел на кухню за веником и совком, а когда вернулся, Салли была в уборной. Журчание резонировало в разных изгибах унитаза. Этот звук всегда вызывал у деда ощущение уюта. Стирал ночное одиночество. Дед поднял торшер, замел осколки и отнес в помойное ведро. Оно оказалось полным, и он, вытащив пакет, понес его к мусорному баку за домом. Еще минута ушла, чтобы найти шестидесятиваттную лампочку. К тому времени, как он вернулся в спальню, Салли уже сидела на убранной постели и зашнуровывала сапоги с галошами.

– В чем дело?

– Ты снова будешь все утро гоняться за своей дебильной змеей?

– Я собирался просто пойти к себе.

– А потом?

– А потом я собирался все утро гоняться за своей дебильной змеей.

– Значит, сегодня я еду с тобой.

– У меня встреча с Девоном.

– А что, Девон позволил тебе засунуть свой хер ему в жопу?

Деда шокировал вопрос, или формулировка, или та картинка, которая риторически подразумевалась. Но он не обиделся. Ему нужна была женщина, способная его огорошить. Он признал, что Девон не позволял ему таких вольностей.

– Испечет ли тебе Девон вафли?

– Вряд ли.

Салли подняла взгляд от шнурков. Ее глаза говорили: «Вот видишь, я права».

– Ладно, – сказал дед. – Но не могла бы ты испечь их у меня, на моей вафельнице?

К этому времени Салли еще ни разу не бывала у него дома, что уже выглядело немного странным. Дед понимал: чем дольше затягивать, тем сильнее будет впечатление, будто он что-то прячет.

– И чем твоя вафельница такая особенная?

– Она печет лучше твоей.

– Неужели?

– Лучше прокалена. Вафли не пристают.