Семь смертей Эвелины Хардкасл - Стюарт Тёртон

– Вы ни в чем не виноваты, Анна.

– Все равно простите меня. – Она испуганно косится на дверь, понижает голос: – Вы можете дотянуться до ружья? Он положил его на буфет.

Я смотрю в ту сторону. Буфет всего в нескольких шагах от меня, но до него – как до луны. Я не могу даже повернуться, не то что встать.

– Ага, очухался! – В дверях возникает лакей, ножом отрезает кусочки яблока. – Жаль, я так надеялся сам привести тебя в чувство.

За ним стоит еще один тип – тот самый громила с кладбища, который держал меня за руки, когда Даниель меня избивал, требуя, чтобы я сказал ему, где искать Анну.

Лакей подходит к кровати.

– В нашу прошлую встречу пришлось оставить тебя в живых. Через силу, но пришлось. – Он громко откашливается, комок слюны влажно падает мне на щеку.

Я брезгливо вздрагиваю, но у меня нет сил поднять руку и стереть плевок с лица.

– Больше такого не повторится, – продолжает лакей. – Не люблю, когда люди приходят в себя. Вроде как работа недоделана. Значит так: мне нужен Дональд Дэвис. Рассказывай, где его искать.

Мой ум лихорадочно складывает фрагменты гигантской головоломки, составляет из них мою жизнь.

После того как я выпрыгнул из кареты на дорогу, меня встретил Даниель и уговорил пойти с ним на кладбище. Прежде я не задумывался, откуда он знал, что я буду на дороге, но теперь это понятно. Через несколько минут я сам скажу об этом лакею.

Смешно, конечно. Если б не было так страшно.

Даниель полагает, что я обрекаю Дэвиса на смерть, но без похода на кладбище я не узнаю о том, что Серебристая Слезинка явилась в Блэкхит, а Даниель сбежит на берег озера, где попытается меня утопить, а Анна его прикончит.

Это западня. Ее придумал Раштон, ее захлопнет Дэвис, а приманкой служу я. Все очень ловко подстроено. К сожалению, как только я расскажу лакею, где искать Дэвиса, он зарежет и меня, и Анну.

Лакей кладет нож и яблоко на буфет, рядом с ружьем, берет в руки пузырек со снотворным, высыпает таблетки на ладонь, задумчиво морщит лоб. Я почти слышу, как тяжело ворочаются мысли у него в голове. Его спутник все еще стоит в дверях, скрестив руки на груди.

Лакей встряхивает пузырек – раз, другой и третий. Таблетки тихонько постукивают о стекло.

– И сколько их потребуется, чтобы прикончить обожженного калеку, а? – Он хватает меня за подбородок и поворачивает мою голову к себе.

Пытаюсь отвернуться, но он не выпускает, пристально глядит мне в глаза. От него веет жаркой злобой, от которой зудит все тело. А ведь я мог в него воплотиться, глядеть из этих глаз, попасть в крысиное гнездо его рассудка, обрести воспоминания и желания, от которых никогда бы не избавился.

Может быть, в каком-то витке так и случилось.

Внезапно даже гадкий Дарби выглядит привлекательно.

Железная хватка ослабевает, жесткие пальцы разжимаются, моя голова заваливается набок, на лбу выступает испарина.

Не знаю, долго ли мне осталось.

– Видно, жизнь у тебя тяжелая, – говорит лакей, чуть отстраняясь. – Вон какие ожоги. Ну, жизнь тяжелая, а смерть будет легкая. Если договоримся. Съешь горсть таблеточек – и уснешь вечным сном. А если не договоримся, пару часов я над тобой поизмываюсь, натешу свой нож.

– Не тронь его! – выкрикивает Анна, дергается в путах с такой силой, что трещат доски.

– А может, я вот с девчонкой позабавлюсь, – заявляет лакей, грозя ей ножом. – Она мне живая нужна, но от крика в ней жизни не убавится.

Он делает шаг к ней.

– Конюшня, – говорю я.

Он замирает, смотрит на меня через плечо:

– Что ты сказал?

Лакей снова подходит ко мне.

«Закройте глаза, не показывайте, что вам страшно. Он больше всего любит страх. Пока не откроете глаза, он вас не убьет».

Закрываю глаза, чувствую, как прогибается сетка кровати, – лакей усаживается рядом со мной. Через миг лезвие ножа скользит по моей щеке.

Страх настаивает, что я должен открыть глаза, увидеть, что меня ожидает.

«Погодите, не спешите».

– Дональд Дэвис придет на конюшню? – шипит лакей. – Ты это сказал?

Я киваю, сдерживая панику.

– Не тронь его! – снова кричит Анна, пинает половицы, изо всех сил пытается сорвать веревки.

– Заткнись! – вопит лакей и снова нависает надо мной. – Когда?

В глотке пересохло, я едва ворочаю языком, не могу вымолвить ни слова.

– Когда? – повторяет лакей.

Нож оставляет царапину на щеке.

– Без двадцати десять, – говорю я, вспомнив время, названное Даниелем на дороге.

– Ступай! Осталось десять минут, – говорит лакей своему спутнику.

В коридоре затихают тяжелые шаги.

Кончик ножа обводит мне губы, очерчивает ноздри, а потом легонько вжимается в закрытое веко.

– Открой глаза, – шепчет лакей.

Наверное, ему слышно, как у меня колотится сердце, грохочет, будто артиллерийский обстрел, отнимает у меня остатки храбрости.

Я трепещу.

– Открой глаза, – повторяет лакей, брызжа слюной. – Открой глаза, кролик, покажи мне свой страх.

Трещит выломанная доска, резко вскрикивает Анна.

Я невольно смотрю в ее сторону.

Анна ухитрилась выломать из стены крепление батареи, освободила руки, но ноги по-прежнему связаны. Лакей вскакивает, сетка кровати клацает, освобожденная от веса.

«Ну, скорее!»

Я всем телом наваливаюсь на лакея – неуклюже, слабо, отчаянно. Сотни раз я промахивался, задевал его легонько, будто отброшенная тряпка, но сейчас мне везет. Я хватаю зажатый в его кулаке нож, выворачиваю лакею руку так, что под моим весом клинок вонзается ему в живот. Мы оба валимся на пол.

Он стонет от неожиданности – рана опасная, но не смертельная – и начинает подниматься.

Смотрю на рукоять ножа, торчащую в животе, понимаю, что силы неравные: он слишком силен, я слишком слаб.

– Анна! – Я выдергиваю нож и толчком направляю его к ней.

Скользнув по половицам, нож останавливается в нескольких дюймах от ее протянутой руки.

Лакей царапает мне щеки, пытается схватить за горло. Я придавливаю его правую руку к полу, ударяю плечом в лицо. Он извивается, хрипит, пытается меня сбросить.

– Я его не удержу! – ору я.

Он хватает меня за ухо, резко дергает. Боль ослепляет. Я отшатываюсь, задеваю буфет, с него падает ружье.

Лакей высвобождает руку, отталкивает меня. Падая, я вижу, как рука Анны с обрывком веревки на запястье дотягивается до ружья. Наши взгляды встречаются. На лице Анны – неистовая ярость.