Вендетта, или История всеми забытого - Мария Корелли

Она слушала и все крепче прижималась ко мне. Мои слова пришлись ей по душе. Помимо богатства, она любила распалять страсть в мужчинах. По натуре она была настоящей хищницей вроде пантеры: первый порыв толкал ее к насыщению, второй звал поиграть с любым попавшим по пути животным, хотя ее тонкая и стремительная игра могла означать смерть. Она никоим образом не была исключением: на свете очень много женщин вроде нее.

Когда вальс стал замедляться, приближаясь к эффектному финалу, я провел жену к ее креслу и вверил заботам принца королевской крови из Рима, которому она обещала следующий танец. Затем незаметно выскользнул из зала, чтобы разузнать о Винченцо. Он уехал. Его приятель, служивший в гостинице официантом, проводил его на вокзал и видел, как он сел в поезд на Авеллино. Перед отъездом он заглянул в бальный зал, посмотрел, как я отправился танцевать с женой, после чего «со слезами на глазах», как выразился расторопный официант, только что вернувшийся с вокзала, отправился в путь, не отважившись со мной попрощаться.

Конечно же, я выслушал этот рассказ с напускным равнодушием, но в душе вдруг ощутил какую-то внезапную пустоту, странное и чудовищное одиночество. Когда рядом находился верный слуга, я чувствовал присутствие друга, ибо он был другом тихим и незаметным. Но теперь я остался один – непередаваемо и невыразимо одиноким, – чтобы закончить свой труд тайно и наверняка. Я почувствовал себя оторванным от всего человечества, стоящим наедине со своей жертвой в какой-то неопределенной точке времени, недоступной всему остальному миру, где меня могло видеть лишь ищущее око Создателя. Только она, я и Бог существовали во всей вселенной, и среди этих троих должно было свершиться правосудие.

В задумчивости, опустив глаза в пол, я вернулся в бальный зал. У самой двери я столкнулся с юной девушкой, единственной дочерью знатного неаполитанского вельможи. Одетая во все белое, как подобает таким девицам, с короной из подснежников в темных волосах и ямочками на щеках от восторга и смеха, она казалась подлинным воплощением весны. Девушка обратилась ко мне несколько смущенно, но все же с детской непосредственностью:

– Разве не прелестно? Я словно в сказочной стране! Вы знаете, что это мой первый бал?

Я устало улыбнулся.

– О, в самом деле? Вы счастливы?

– О, счастлива – не то слово, я просто в восторге! Жаль, что бал не может продолжаться вечно! И… разве это не странно? До этого вечера я не знала, что красива. – Она произнесла это с наивной простотой, и довольная улыбка озарила ее прелестное личико.

Я смотрел на нее холодно и сосредоточенно.

– А, и кто-то вам об этом сказал?

Она покраснела и смущенно рассмеялась.

– Да, сам принц Маджано. А он слишком благороден, чтобы говорить неправду, так что я должна быть «самой красивой девушкой», как он сказал, разве нет?

Я коснулся букетика подснежников у нее на груди.

– Взгляните на эти цветы, дитя мое, – серьезным тоном начал я. – Видите, как они начинают вянуть в духоте. Бедняжки! Как бы они радовались, если бы снова могли расти в прохладном и влажном лесном мху, покачивая головками на целебном свежем ветерке! Подумайте, ожили бы они теперь, если бы ваш принц Маджано сказал, что они прекрасны? Вот так же ваша жизнь и сердце, дитя мое. Пропустите их сквозь обжигающее пламя лести, и их чистота увянет, как и эти хрупкие цветы. А что до красоты – разве вы красивее ее? – И я незаметно показал на свою жену, которая в тот момент любезничала с партнером по первой церемонной кадрили.

Моя юная собеседница посмотрела на нее, и ее ясные глаза потемнели от зависти.

– Ах, нет-нет! Но если бы я носила такие же кружева, атлас и жемчуга, если бы у меня были такие же драгоценности, я бы, наверное, больше походила на нее!

Я горько вздохнул. Яд уже проник в душу этого ребенка. Я заговорил, резко бросая слова:

– Молитесь о том, чтобы никогда не быть на нее похожей, – мрачно и глухо произнес я, не обращая внимания на ее удивление. – Вы молоды, и вы еще не могли оступиться от веры. Так вот, когда нынче вечером вы вернетесь домой и преклоните колени рядом с кроватью, освященной висящим над ней крестом и материнским благословением, помолитесь. Молитесь изо всех сил, чтобы ничем не напоминать ту изящную женщину, которую видите вон там! Так вам, возможно, удастся избежать ее судьбы.

Я умолк, поскольку девушка вытаращила глаза от удивления и страха. Я посмотрел на нее, потом внезапно хрипло рассмеялся.

– Совсем забыл, – произнес я. – Эта дама – моя жена, как же я не подумал! Я говорил… совсем о другой особе, которую вы не знаете. Простите меня! Когда я устаю, мне начинает изменять память. Не обращайте внимания на мои глупые слова. Развлекайтесь, дитя мое, но не верьте всем этим сладким речам принца Маджано. До свидания! – Улыбнувшись натянутой улыбкой, я отошел от нее и смешался с толпой гостей, здороваясь то с одним, то с другим, непринужденно шутя, отпуская ничего не значащие комплименты ожидавшим их женщинам, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей смехом и пустой болтовней посреди сверкающего роя светских бабочек и одновременно считая бесконечно тянувшиеся минуты и гадая, хватит ли у меня терпения дождаться назначенного часа.

Когда я пробирался сквозь толпу, поэт Лучиано Салустри приветствовал меня мрачной улыбкой.

– У меня почти не было времени поздравить вас, граф, – сказал он своим мелодичным голосом, словно исполняя музыкальную импровизацию. – Однако уверяю вас, что делаю это от всего сердца. Даже в самых своих смелых мечтаниях я не мог представить себе более прекрасной героини романа о вечной любви, чем дама, ставшая графиней Оливой.

Я молча поклонился в знак благодарности.

– Полагаю, у меня довольно странный характер, – продолжал он. – Нынешняя восхитительная картина красоты и великолепия вызывает у меня душевную тоску, сам не знаю почему. Мне бы лучше отправиться домой и сочинить вам прощальную песнь или что-то в этом роде.

Я иронично рассмеялся.

– Отчего бы и нет? – ответил я. – Вы не первый, кто, присутствуя на свадьбе, с неким изощренным постоянством размышляет о похоронах!

В сверкающих глазах поэта промелькнула печаль.

– Пару раз я вспоминал, – тихо произнес он, – об этом несчастном молодом человеке, Феррари. Как жаль, не правда ли, что между вами случилась ссора?

– Действительно жаль! – резко ответил я. Затем, взяв его под руку, развернул так, чтобы он смотрел прямо на мою жену, стоявшую неподалеку. – Но взгляните на… ангела, на котором я женился! Разве она не достойная причина для ссоры, пусть и смертельной? Право же, Лучиано! Зачем думать о Феррари? Он не первый, кого убили из-за женщины, и отнюдь не последний!

Салустри пожал плечами и пару минут молчал. Потом добавил с радостной улыбкой:

– И все же, друг мой, было бы куда лучше, если бы все закончилось кофе с коньяком. Лично я предпочел бы убить человека эпиграммой, а не пулей! Кстати, вы помните наш разговор о Каине и Авеле той ночью?