Венец всевластия - Нина Соротокина

— А я ничего не знал. Эх, Павлик! Какое несчастье! Слушай, Ким, может, я сейчас приеду? Посидим, как люди. Помянем отца.

— Записывайте адрес.

Оператор явился через час с бутылкой водки, минералкой, апельсинами и палкой копченой колбасы. Пройдя на кухню, он тут же начал накрывать на стол. Видно, экспедиционная жизнь приучила его в любом доме чувствовать себя естественно. Аркадию Петровичу было где-то в пределах шестидесяти, может быть, перешагнул он уже грустный рубеж, но не исключено, что он пока топтался на ближних к нему подступах. Круглое полное лицо, лысина, лоб в поперечных морщинах, густые, ухоженные, волосок к волоску, усы, карие глаза навыкате и очень внимательный взгляд. Замрет на мгновение, посмотрит в упор, пришлепнет утешительно губами: «Ничего. Ничего…» и опять примется резать колбасу.

Сели. Аркадий Петрович ловко вскрыл бутылку. Ким прикрыл свою рюмку рукой.

— В завязке, что ли? — с пониманием спросил оператор. — Тогда вот минералочку. А я выпью. Хорошим человеком был твой отец.

— Вы его давно знали?

— Да всю сознательную жизнь. Я уж и забыл, когда мы с ним познакомились.

— Вы и маму знали? — удивился Ким.

— Нет, с матушкой твоей познакомиться не довелось. Домами, как говорится, не дружили. Но для мужиков работа — тот же дом.

Аркадий Петрович выпил, крякнул, закусил, тут же налил вторую стопку и отер глаза. Ким так и не понял, от горести тот прослезился, или у него в обычае было реагировать подобным образом на первую рюмку. Потом, когда этих рюмок было опрокинуто — не счесть, ведь в одиночестве всю бутылку опорожнил, никаких слез не наблюдалось.

— Теперь расскажи.

Аркадий Петрович слушал внимательно, глаза его, неотрывно державшие Кима словно под прицелом, потемнели, и только когда в рассказе была поставлена точка, он как-то сразу обмяк, подпер рукой щеку. Лицо его подобрело, складки на лбу разгладились.

— В хорошей земле Пашка лежит, как бы на пуховой постели. Заслужил. Павлуша был легким человеком. Никогда не раздражался, никогда не уставал, и зарплата его всегда устраивала. Иногда снимали в жутких условиях. То вымокнем до нитки, то промерзнем до костей. А потом сельская гостиница и комната на десять мест. А в экспедициях у каждого свои заморочки. Тут тебе и кровать неудобная, и сосед храпит, и лампочка в туалете перегорела, и жратву купить не успели. Все ругаются, а Павлу — хоть бы что! Безбытный был человек. И не потому, что все ему по фигу. Нет! Он удовольствие от любой жизни получал, даже голодной.

— Почему отец ездил с вами в экспедиции? Он же сценарист. Мог бы и дома спокойно жить.

— Да как-то у него дома вроде и не было. Ираклий это понимал и на работу Павла устроил. Он числился у меня в осветителях. А потаскай-ка туда-сюда мою технику! Это, я тебе скажу, труд!

— Он сильно пил?

— Да как сказать… Ему мало было надо, — явно отмахнулся от скользкой темы Аркадий Петрович. — И знаешь что… Кто не пьет, пусть бросит в нас камень. Однажды случай был…

Кинематографические байки следовали одна за другой. По остроте и неожиданности они могли соперничать с гусарскими историями. То вместе с аппаратурой упали с катамарана в горную реку, то снимали с трех камер, сидя верхом на верблюдах, то взрывали «жигули» в полете через ров — и никаких дублей. Кто-то напился, кто-то чуть не утонул. Так за разговорами дорулили, наконец, и до последней работы Павла Сергеевича.

Здесь оператор сразу погрустнел. Снимали, да, экономили каждую копейку, потом дефолт, спонсор обанкротился и… полный абзац! Снять успели всего треть фильма.

— Как только Пашка понял, что «кина не будет», он как-то разом исчез. Я его искал. Нету… Потом краем уха услышал: «Знаешь, что Паулинов отчибучил? Пошел бродить по России». И я сразу поверил. Это, Ким, вполне в характере твоего отца. Дальше… Что с отснятым материалом делать? Ираклий на крик — это моя собственность! Я режиссер! А почему твоя? Спонсора я нашел, и потом Пашка такой же хозяин материала, как и ты. Мы тогда крепко поругались. В общем, ничего я Ираклию не отдал, тем более, что он уже тогда собирался за бугор, а оставил бобины с пленками у себя. А потом умные люди научили. Я сделал свой сайт и поместил на него киноматериал с соответствующими пояснениями. Пусть, думаю, хоть кто-нибудь посмотрит. И еще была мысль — а вдруг новый спонсор нарисуется, и мы закончим работу. Хорошие кадры, между прочим!

— Я их видел, — прошептал Ким.

— Да ну? Вот молодец! Как ты на мой сайт попал?

— Случайно. Ах, ты….

Здесь мы, дорогой читатель, переходим на условный язык. Как в современном сленге выражается крайняя степень удивление? И чтоб не матерно! Спроси у тридцатилетнего москвича. Он глубоко задумается, потом переспросит: «Крайняя?» — «Именно!» Окончательный ответ будет однозначным: «Не матерно я не умею». Понятное дело, что Ким не был исключением. Ему вдруг стало жарко. Выпить бы! Пересилил себя, принялся заваривать чай. С души его постепенно сваливается тяжесть, еще немножко, и он воспарит над землей.

— Вот ведь как было-то… Вы послушайте. Я от этих кадров чуть с ума не спрыгнул, — сбивчиво говорил Ким.

— А ты приходи ко мне. Я тебе весь материал покажу. В Интернет я только две сцены всунул. Весь материал туда не упрятать, дорого, черт!

— А эти два куска сейчас можно посмотреть?

— Где у тебя компьютер?

Язык у Аркадия Петровича заплетался, но на ногах он держался твердо. Засветился экран монитора. По клавиатуре Аркадий Петрович бил одним пальцем, для него это был чужой инструмент. Энтер… побежала голубая полоска в продольном окне и вдруг на экране появилась уже знакомая сцена. Внутри у Кима что-то пискнуло, в ответ он радостно засмеялся.

Софья Палеолог, тучная, в высокой кичке, внимательно смотрела прямо в глаза Киму, но холодный ее взгляд не пугал. Более того, он сочувствовал это женщине. Но та, отдаленная мысль было верной, Софья действительно чем-то была похожа на мать.

— А накапки у меня драгоценные, — сказала царица низким голосом, — шириной семнадцать вершков, — и засмеялась.

— Ах, царица-матушка, вы и сами вся драгоценная, — тут же отозвалась худая старуха и принялась причесывать Софью. — За девками нужен глаз да глаз. И шелка у них что-то слишком быстро кончаться стали. Всего-то и вышили ручку и мафорий на плечике, а телесного цвета уж нет и лазоревый заканчивается.

— Вот и следи, — прикрикнула царица.

— А Курицына у вас кто играет? — спросил Ким.

— Толковый мужик, актер из Новосибирского ТЮЗа. Приходи, все покажу. Может, еще и возобновим когда-нибудь съемку. Вернее, продолжим. Денег бы достать…

Комментарий, составленный

Павлом Ивановичем Паулиновым и отредактированный сыном его Кимом Павловичем Паулиновым.

После татаро-монгольского нашествия русские княжества, разделились, условно говоря, на такие два образования: первые платили захватчикам дань и боролись за великокняжеский престол, получая у Орды ярлыки, а вторые ушли под власть Литвы и жили «по старине», то есть по тем законам, которые существовали на Руси до нашествия Батыя. Москва считала себя преемницей Киевской Руси. Но такими же преемниками считали себя жители земель, что за Можайском и далее на запад. Более того, они называли себя русскими, а жители северо-восточной Руси были для них «московитяне, тверичи, псковичи…»