Дневник Гуантанамо - Мохаммед ульд Слахи

Очень забавно, до какой степени неверно представление американцев об арабах: дикие, жестокие, бесчувственные и хладнокровные. Могу с уверенностью заявить, что арабы миролюбивые, чувственные, цивилизованные, а еще мы умеем любить.

— Эми, вы, ребята, заявляете, что мы жестокие, но если вы послушаете арабские песни или почитаете арабские стихи, вы увидите, что они все о любви. А американская музыка превозносит жестокость и ненависть по большей части.

За то время, что я провел с Эми, мы прочитали много разных стихотворений. У меня ничего не сохранилось, все осталось у нее. Еще Эми дала мне сборник своих собственных стихотворений. Ее творчество сюрреалистично, а я очень плох, когда речь идет о сюрреализме. Я почти не понимал, о чем были ее стихи.

Одно из моих стихотворений было написано под впечатлением от шедевра одного немецкого поэта по имени Курт Швиттерс. Его стихотворение называется «Анна Блум». Однажды я рассказал Эми об этом стихотворении, о котором я узнал, когда был в Германии, и которое мои братья перевели на арабский. Она принесла мне английский перевод, который сделал Швиттерс.

Oh thou, beloved of my twenty-seven senses, I love thine

Thou thee

thee thine, I thine,

thou mine, we?

That (by the way) is beside the point!

Who art thou, uncounted woman,

Thou art, art thou? People say, thou werst,

Let them say, they don't know what they are talking about.ц

И затем идет продолжение:

PRIZE QUESTION: 1. Eve Blossom is red,

2. Eve Blossom has wheels

3. What colour are the wheels?

Blue is the colour of your yellow hair

Red is the whirl of your green wheels.

Мне очень расстроило, что английское стихотворение не передает истинный смысл, и попросил принести мне немецкий текст. Я прочитал его Эми, и он понравился ей даже больше, хотя она совсем немного знает немецкий. Поэтому я написал свое поэтическое посвящение Анне Блум в таком же хаотичном стиле. Оно ей так понравилось, что она взяла себе псевдоним Анна Блум[129].

Все это время я отказывался рассказывать о том, в каких условиях меня содержали, что Эми и ее босс понимали и уважали. Я не хотел говорить, во-первых, потому, что я боялся возмездия, во-вторых, потому, что я скептично относился к желанию государства решать проблемы как следует, и, в-третьих, потому, что в исламе принято доносить свои жалобы до Бога, а не раскрывать их людям. Но Эми продолжала терпеливо переубеждать меня. Более того, она объяснила мне, что обязана сообщить своему начальству о любом нарушении содержания, допущенном ее коллегами.

После тщательного обдумывания вариантов я решил поговорить со специалистом Эми. Выслушав меня, она привела полковника Фореста, который попросил всех охранников выйти и затем задал мне несколько вопросов о моих проблемах. Полковник Форест предусмотрительно хотел избежать утечки и распространения моей истории. Я не знаю, что случилось после этого, Министерство обороны провело нечто вроде внутреннего расследования, потому что меня еще не раз допрашивали обо всем этом[130].

— Ты очень смелый парень! — говорила мне Эми, когда речь заходила о моей истории.

— Я так не думаю! Я просто люблю покой. Но я знаю наверняка, что люди, которые пытают беззащитных заключенных, трусы.

Я всегда пытался сменить тему разговора и поговорить о чем-то другом. Но специалист Эми и ее босс провели много времени, допрашивая меня о жестоком обращении и о тех, кто к этому причастен. Их обоих интересовало поведение ФБР. Эми не нравилось, что агенты ФБР и юристы приходят извне, и мне показалось, что она мечтала нарыть что-нибудь на них. Но я сказал им, что ФБР не пытало меня. Я рассказал им историю так, как смог. Но я очень боялся последствий, потому что знал, что участвовавшие в пытках все еще имеют полную власть над ситуацией.

Вскоре после этого Эми уехала на три недели.

— Я уезжаю в Монреаль со своим товарищем. Расскажи мне об этом городе.

Я рассказал ей все, что помнил о Монреале, но сказать я мог совсем немного.

Специалист Эми едва успела переодеться после возвращения, прежде чем навестить меня. Она была искренне рада видеть меня снова, и я тоже был рад. Эми сказала, что ей понравилось в Канаде и что путешествие было удачным, но, кажется, в Гуантанамо она чувствовала себя счастливее. Она устала после дороги, поэтому только заглянула, чтобы узнать, как у меня дела, а потом ушла.

Я вернулся в камеру и написал Эми следующее письмо:

Привет, Эми, я знаю, что ты была в Канаде со своим парнем, и я понимаю, что вы просто пытались хорошо провести время за пределами Гуантанамо. Я всего лишь заключенный, неудача которого привела его к тебе: я не выбирал, знать ли мне тебя, работать ли мне с тобой. Я пытаюсь извлечь все возможное из этой неприятной ситуации, и, признаюсь тебе, для меня это настоящий вызов. Мне от тебя ничего не нужно; я концентрируюсь только на том, чтобы сохранить рассудок. Я не знаю, почему ты думаешь, что мне есть дело до того, что ты делаешь за пределами тюрьмы. Я не спрашивал тебя о поездке, но я не люблю, когда мне врут и держат меня за идиота. Я на самом деле не знаю, о чем ты думала, когда придумывала эту историю, чтобы сбить меня с толку. Я не заслуживаю такого отношения. Я решил написать тебе вместо того, чтобы сказать лично, чтобы у тебя была возможность обдумать все и не заставлять тебя быстро придумывать отговорки. Более того, тебе не нужно давать мне какой-либо ответ. Просто уничтожь это письмо и считай, что его никогда не было.