Алые сердца. По тонкому льду - Тун Хуа

Он вздохнул и продолжил:

– Царственный брат защищает тебя, боясь, что изменения произойдут с тобой. Не знаю, верно ли поступил, сказав тебе все это, но я на самом деле беспокоюсь за тебя. Я тревожусь о том, что однажды настанет день, когда ты больше не сможешь прятаться в том мирке, который вы с царственным братом для себя построили.

Когда мы появились в павильоне Янсиньдянь, четвертый принц Хунли уже был там. Увидев меня и тринадцатого, он тут же вскочил и поприветствовал нас поклоном. Я отошла в сторону, избегая принимать поклон, и отправилась раздавать евнухам распоряжения насчет предстоящего праздничного ужина. Тринадцатый же господин остался беседовать с мальчиком.

Иньчжэнь в спешке прибыл, лишь когда уже опустились сумерки. Моя руки, он велел:

– Пусть говорят кратко, хотя уже все равно поздно.

Затем он повернулся к Хунли с тринадцатым братом:

– О чем вы беседуете?

– Я попросил тринадцатого дядю поведать мне историю о том, как в молодости он в одиночку расправился с тигром, – почтительно ответил Хунли, глаза которого горели воодушевлением. – Я и не думал, что дядя тогда был всего на два года старше меня сейчас.

И Хунли с восхищением воззрился на тринадцатого господина.

Взгляд Иньчжэня стал мрачным, и я тут же с улыбкой вмешалась в разговор:

– Ваше Величество, прикажете накрывать на стол?

Иньчжэнь кивнул и занял свое место. Лишь подождав, пока он сядет, тринадцатый брат и Хунли осмелились тоже сесть за стол.

– А где Чэнхуань? – спросил Иньчжэнь.

Хунли сразу посмотрел на меня. Похоже, он и сам уже долго недоумевал, просто не решался спросить.

– Гэгэ скоро придет, – ответила я, улыбнувшись одними губами.

Иньчжэнь взглянул на Гао Уюна. Тот сразу же принес стул и поставил его справа от Иньчжэня.

– Жоси, сядь здесь, – сказал император.

Я мельком бросила взгляд на Хунли. Выражение его лица не изменилось, и я, не став отнекиваться, без всякого стеснения села.

Во время трапезы Иньчжэнь подробно расспрашивал Хунли об учебе и занятиях верховой ездой и стрельбой, а еще прямо спрашивал его мнения о текущих дворцовых делах. Этот ужин дался мальчику очень тяжело: на его висках давно выступили капельки пота, и, пожалуй, он был уже не рад своему дню рождения. Тринадцатый господин с жалостью поглядывал на него, тайком усмехаясь с опущенной головой.

– Сейчас на северо-западных границах неспокойно. Если бы тебе велели отправиться в Цинхай встретиться с монголами, что бы ты…

Я пнула Иньчжэня под столом, и тот осекся. Положив ему на тарелку пару кусков, я с улыбкой сказала:

– Сегодня день рождения четвертого принца. Мы все с нетерпением желаем взглянуть на подарок, что Ваше Величество ему приготовили.

Иньчжэнь тут же велел Гао Уюну принести свиток. Хунли, выглядящий так, слово у него гора с плеч свалилась, торопливо вскочил и почтительно принял подарок. Иньчжэнь открыл было рот, чтобы извергнуть новую порцию нравоучений, но взглянул на меня, кусающую губы, и рассмеялся, немного сердито, но весело глядя на сына.

– Все, что мы хотели тебе сказать, написано здесь. Позже внимательно прочти, – сказал ему Иньчжэнь.

– Ваш сын запомнил, – почтительно отозвался Хунли.

Лишь когда евнух надлежащим образом сложил каллиграфию, мальчик наконец сел обратно за стол.

Больше Иньчжэнь ни о чем его не спрашивал, а сам Хунли не решался заговорить. Атмосфера за столом стала ужасно скучной, и я уже начала сгорать от нетерпения, когда Юйтань наконец подала мне знак.

– Чэнхуань-гэгэ тоже приготовила подарок, – с улыбкой обратилась я к Хунли. – Не хочет ли четвертый принц взглянуть на него?

Хунли необычайно обрадовался и вопросительно взглянул на Иньчжэня. Тот кивнул.

Вошла Юйтань, неся в руках флейту и бубен. Забрав у нее флейту, я передала ее тринадцатому господину, а сама взяла бубен. Тринадцатый, приподняв брови, бросил на меня изумленный взгляд.

– Прошло уже десять лет с тех пор, как я в последний раз слышала твою игру, – улыбнулась я. – Сегодня благодаря четвертому принцу и Чэнхуань-гэгэ я могу попросить тринадцатого господина сыграть снова.

Говоря, я чувствовала, как на глазах выступают слезы. После освобождения его жизнь превратилась в сплошной хаос и у него совсем не было времени музицировать, а после ухода Люйу он и подавно не прикасался к музыкальным инструментам.

Тринадцатый господин сидел, зажав флейту в руке, и не издавал ни звука. Я решила больше не трогать его и сама заиграла на бубне. Под веселый стук появилась Чэнхуань в уйгурском платье и с вуалью на лице и сразу начала петь и танцевать. Ее голос был радостным и чистым, а шаги – плавными и изящными. Она напоминала первого весеннего жаворонка, что скачет по степной траве, полный неисчерпаемого очарования и светлых надежд, и ни один клочок мглы не затмевает его внутреннее солнце.

Тринадцатый растерянно глядел на Чэнхуань, и на его лице печаль смешивалась с радостью. Иньчжэнь с неменьшей растерянностью посмотрел на меня. Сердце сжалось, но я продолжила играть на бубне, лишь отвернулась в сторону и украдкой улыбнулась. Когда-то я в шутку пообещала ему, что как-нибудь непременно станцую для него, как Миньминь для тринадцатого. Сейчас, однако, я страдала от серьезного ревматизма и мне было больно даже ходить, не то что танцевать. В этой жизни я уже не смогу исполнить свое обещание.

Чэнхуань весело кружилась под перестук бубна. Ее алая юбка раскрывалась огромным красным цветком, ноги в маленьких туфельках из оленьей кожи в такт притопывали по полу, а длинные косы развевались в воздухе, танцуя вместе с хозяйкой. Бой бубна становился все более беспокойным, и Чэнхуань кружилась все быстрее. Внезапно вуаль упала с ее лица. Кружась, девочка торопливо надела ее обратно, но та снова упала. Чэнхуань еще раз быстро надела ее, но вскоре вуаль опять опустилась. Резко остановившись, девочка сердито схватила вуаль и сдернула ее вместе с привязанной к ней шапочкой. Швырнув их на пол, она, не успокоившись, еще и дважды наступила на нее ногой.

Я так и застыла, забыв ударить в бубен. В зале тут же повисла мертвая тишина, слышен был лишь топот Чэнхуань. Совсем не ожидала, что с ней так легко возникнут проблемы. Пока я оторопело глядела на нее, Чэнхуань одарила нас всех сладчайшей улыбкой и вновь начала весело плясать, как будто ничего не произошло. Мы, не удержавшись, заулыбались, и я снова заиграла на бубне.

Глядя на улыбающееся лицо Чэнхуань, тринадцатый господин медленно поднес флейту к губам и заиграл, подстраиваясь под ее танец. Это была импровизация! Кружась, Чэнхуань бросила взгляд на тринадцатого, и ее глаза так округлились, будто она и представить не могла, что такую красивую мелодию играет ее с виду слабый и немощный отец, который даже ходил пошатываясь.