Дочь царского крестника - Сергей Прокопьев

продавать, и монгол, которого бабушка накормила, нас увидел. Всем своим стал возбуждённо рассказывать, что за бабушка у нас, как она выручила его! Кто-то из монголов подтвердил, мол, знаю эту женщину. Мы по-монгольски немного понимали. Совсем немного, чисто для базара: спросить, сколько стоит, поторговаться – не больше. Но видно было, с какой добротой монголы относились к нашей бабушке. Она, казалось бы, пустяк и сделала, но в нужный момент…

Много монголов по весне приходило в Маньчжурию. Большие отары пригоняли. Пастбища исключительные в Трёхречье. Трава острец, как овёс, если вовремя накошен – овса не надо. Ещё визирь отличная трава, её овцы любили. У монголов были священные места в Трёхречье – обо. Груда камней, выложенная пирамидой. Монголы приезжали к ним молиться своим духам. Один обо стоял у нашего озера, второй – на другой стороне горы Тыныхушки. На горах обо встречались. Среди русских было принято уважительное отношение к знакам чужой религии: к обо не подходить, камни не трогать. Бабушка нас мальчишек наставляла этому.

Алексей Николаевич Госьков (георгиевский кавалер) для монголов поделочный лес зимой заготавливал и в складе держал. По весне монголы наезжали за ним. Приедут большой компанией, накупят леса. Но что за сделка, если не обмыть её. Алексей Николаевич устраивал хлебосольное застолье для покупателей – овец резали, свеженину делали. Бабушка обычно помогала готовить. Монголы – народ заводной, у них пьянка не пьянка, если без драки. Обязательно, напившись китайской водки ханы, устраивали потасовки между собой. Только что сидели смирно, вдруг полетели кулаки по мордам. А к вину слабые – чуть выпил и подавай ему развлечение ударом по сопатке. На случай рукопашных схваток у Алексея Николаевича был заранее заготовлен ташур – толстая камышовая палка, на конце обвита сыромятным ремнём. Ей волка можно убить. Для волка и предназначалась. И хорошо помогала драчунов разводить по тихим углам. Алексей Николаевич как начнёт направо и налево охаживать раздухарившихся кулачных бойцов. Утром они тяжело после ханы поднимались, при этом щупали битые бока, качали похмельными головами и говорили: вот какой молодец Лёшка – накормил, напоил да ещё и выдал всем!

В Тыныхэ жил китаец, как его звали на самом деле, не знаю, с чьей-то лёгкой руки пошло – Старик Плешивый. Помню, бабушка ему руку вправляла. Забавный китаец. Один раз на Ильин день мы с Петькой на побывку приехали с покоса. Далеко от деревни косили. На телеге приехали, и надо лошадь накормить, а нечем. Скот в округе траву подчистую выел. На другом берегу Тыныхушки покосы, там тоже всё выкосили. Только в одном углу Старик Плешивый, скооперировавшись с Вениамином Мурзиным, косит конной сенокосилкой. Петька говорит:

– Может, даст пару навильников. Скажем – с возвратом.

Нам всего-то дать лошади на ночь. Программа праздника: помыться, вечером сходить на вечёрку, а рано утром снова на покос…

Подъехали к Старику Плешивому, так и так, сена бы. Он говорит:

– Кáка дело, сáма люди и чего?

Вроде, на вопрос вопросом ответил.

Мы с Петькой переглянулись: что китаец хочет?

Петька мне на ухо:

– И чего?

Я второй раз, мол, сена бы, лошадь накормить, травы нигде нет.

Старик Плешивый один к одному:

– Кáка дело, сáма люди и чего?

Петька опять шепчет:

– Так даёт или нет?

– Откуда я знаю, – шепчу Петьке.

И в третий раз прошу.

Старик Плешивый скороговоркой:

– Бери-бери.

Мы сено в телегу бросили, так и не поняли, что он нам говорил. В 1992 году, когда с Петькой путешествовал по Китаю и России, поехали за Байкал. В деревне Семиозёрье жили Таракановы, тоже из Тыныхэ. Их было семеро братьев, ребята на подбор, все под два метра ростом. Как обрадовались, увидев нас. Рукопожатия, объятия. Постарели чуток братья Тараконовы, но, как и раньше, громкие, шебутные. Сели за стол, выпили, воспоминания полились. Как же без Старика Плешивого – одна из достопримечательностей Тыныхэ. Он лавочку держал. В праздники около неё всегда народ толпился, китайскую водку, хану эту, покупали. Мишка Тараканов хлопает меня по плечу:

– Помнишь его: «Кáка дело, сáма люди и чего»?

Как же могу забыть, не один раз с Петькой вспоминали сено от Старика Плешивого.

– А ты знаешь, что это значит? – спрашиваю у Мишки. Он без раздумий:

– Что поделаешь, свои люди, ничего.

Расшифровал нам с Петькой. Через сорок с лишним лет перевод узнали.

Когда собирались в Австралию, Плешивый Старик бабушке говорил:

– Наша подума така – одинака тут там. Куда поехал?

Это значило: «Куда едете? Везде одинаково».

Алексей Николаевич Госьков последним уезжал из Тыныхэ, через год после нас. Госьковы первыми пришли в Тыныхэ, последними ушли. Дом заранее продал, а жил у Старика Плешивого в зимовье.

Тунгуску Елизавету Никифоровну Кундаеву из Мыргела, если не всё Трёхречье знало, то добрая половина обязательно. По-русски плохо изъяснялась, зато матами сыпала… Сын её Пашка русский знал отлично, русские песни мог часами петь. Голос красивый… Впоследствии хозяином завидным стал. Сто тридцать лошадей имел. Не в мать. В Елизавете бродила кровь кочевницы, дома сидеть была не её стихия. Моталась по деревням… Заносило перекати поле и в Тыныхэ, к нам обязательно заходила. Бабушку уважала:

– Пилагей, здоров была. Дорогой гость пиринимай давай.

– Проходи, Елизавета, пиринимаю, куда денешь закадычную подружку!

– Подруге надо выпивай, твою мать, давай!

У Елизаветы больше двух слов без мата не получалось, начнёт заворачивать, бабушка отчитает:

– У нас мужчины при женщинах не матерятся, а ты при детях.

Елизавета покивает головой, мол, виновата, исправлюсь. На две минуты хватит, дальше опять за своё. Без смазки матами не шла русская речь. Анекдотов про неё ходило. Один из них: «Я на Гришку буду заявлять! Мине зачем штаны рвал, когда пуговка есть?» Раз заходит, ни мамы, ни бабушки не было. Она ко мне с Петькой. Написать за неё письмо Николаю Кутукову в Джаромту. Елизавета на его заимке жила, что-то там работала, а хозяин плохо, так считала, отблагодарил за услугу. Главное – спасибо не сказал на прощанье. Данное обстоятельство Елизавету сильно опечалило. Носила-носила обиду и решила: зачем одна попусту мается, тогда как обидчик даже не знает о её душевных терзаниях? Надо выдать ему по первое число в зафиксированном на бумаге виде. Попросила нас с Петькой написать, изложить претензии Кутукову. У Петьки тут же вылетело:

– Если диктовать будешь, напишу, а нет – за тебя сочинять не собираюсь!

То есть, как надиктуешь, так слово в слово