Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики - Ольга Тогоева

Таким образом, личный врач Генриха IV приходил к выводу, что в поведении его подопечной не наблюдалось никаких отклонений, которые нельзя было бы объяснить естественными причинами[1014]. Ее гримасы и ужимки являлись, с его точки зрения, не более чем притворством, на которое был способен любой придворный лакей или ярмарочный фокусник[1015]. Марта «прекрасно изображала» одержимую, тем более, что она занималась этим целых 15 месяцев, в течение которых ее семья возила ее из города в город словно циркового медведя или обезьяну[1016]. Мареско полагал, что подобную манеру поведения девушка усвоила из популярных книжек об одержимых, действия которых она просто копировала[1017]. Не пытаясь ответить на вопрос, какие цели преследовала сама обманщица[1018], автор «Правдивых размышлений», тем не менее, замечал, что первым в выдуманную одержимость дочери поверил ее отец, который сумел удачно использовать ее состояние для собственного заработка: он предлагал желающим задавать Марте вопросы об их прошлом и будущем, а за ответы брал деньги[1019].

Важно отметить, что само явление одержимости Мареско при этом ни в коем случае не ставил под сомнение[1020]. Тем не менее, поведение своей героини он расценивал как уловку — причем уловку крайне опасную, поскольку девушку начали использовать в своих интересах противники короля, нарушая тем самых Божественные установления[1021]. Марта не просто заставляла окружающих верить в «ложные чудеса» (faulx miracles), она провоцировала «брожение в умах», которое необходимо было как можно скорее прекратить[1022]. Однако представители церкви пытались противоречить своему монарху, они хотели доказать, что данный случай лежит вне компетенции светских судей и может быть рассмотрен лишь в рамках церковной юрисдикции[1023]. Иными словами, личный врач Генриха IV прямо указывал на политический, вернее, политико-религиозный подтекст данного дела, в котором не было «ничего демонического, очень много мошенничества и самая малость болезни»[1024].

В ответ на сочинение Мишеля Мареско были изданы два трактата, принадлежавшие перу уже упоминавшегося выше Пьера де Берюля — «Трактат об энергуменах» и «Рассуждение об одержимости Марты Броссье»[1025]. В них, как и следовало ожидать, отстаивалась точка зрения церкви: и данный случай, и подобные ему дела объявлялись автором не политическими, но религиозными, а потому подпадающими исключительно под церковную юрисдикцию[1026]. Своего противника де Берюль именовал «либертинцем от религии» (Libertin de Religion), заявляя, что его вера «далека от католической» (sa creance peu catholique)[1027], a сам он — «старая обезьяна», которую выставляют на театральных подмостках, дабы во всеуслышание проповедовать против истинного церковного учения[1028]. Он уподоблял Мареско городской черни, неспособной рассуждать о столь сложных вопросах и распознавать истину[1029]. В равной мере не мог этого сделать и врач, выступающий, как и любое иное светское должностное лицо, от лица государства, ибо об одержимости демонами, как и о сущности этих последних, судить имели право лишь представители церкви[1030]. Именно их прерогативы интересовали Пьера де Берюля более всего: вот почему в его сочинениях сама Марта Броссье практически не упоминалась, и автор всего один раз назвал ее по имени[1031].