История Венецианской республики - Джон Джулиус Норвич

Командам венецианских галер повезло больше. Воспользовавшись жадностью турецких моряков, которые должны были стеречь вход в Золотой Рог, но оставили свой пост, как только начался грабеж города, чтобы солдаты не стащили у них из-под носа лучшую добычу, венецианцы смогли вырваться за заграждение. Затем корабли, нагруженные беженцами, которые добирались до них вплавь, подставили паруса сильному северном ветру и ушли в безопасную часть Мраморного моря. Несколько греческих и генуэзских судов могли бы сделать то же самое. Но несколько невооруженных торговых кораблей и генуэзских галер, стоявших на якоре в бухте, были не столь быстроходны, и потому турки захватили их.

Описание трех дней бесконечной резни, грабежа и насилия, более страшных, чем 250 лет назад, во время нашествия крестоносцев, к счастью, не входит в эту книгу. Однако от вестей о захвате города содрогнулась вся Европа, и прежде всего Венеция, куда эти вести пришли точно через месяц, 29 июня. Только теперь, может быть, благодаря рассказам вернувшихся очевидцев, жители Венеции поняли значение того, что произошло. Произошло не просто падение православной столицы, что могло вызвать эмоциональное потрясение, но больше не существовало Византии как политической силы, и исчез важный рынок. А кроме того во время осады погибло около 550 венецианцев и критян, и убытки составили 300 000 дукатов. Была и еще одна потеря, серьезнее, чем все остальные. Султан-победитель отныне мог замышлять новые завоевания, и надеяться оставалось только на его добрую волю.

Джакомо Лоредано и послу Бартоломео Марчелло 5 июля были отправлены новые инструкции. Капитану предписывалось принять любые возможные меры для безопасности Негропонта и перенаправить купцов, идущих в Константинополь и через него, в Модону, до последующих распоряжений. Послу следовало подчеркнуть перед Мехметом мирные намерения республики, добиться подтверждения султаном мирного договора и потребовать реституции венецианских судов, оказавшихся в руках турок, при условии, что это торговые суда, а не боевые галеры. Если Мехмет согласится подтвердить мир, Марчелло должен просить разрешения возобновить работу в городе купеческой колонии с теми же правами и привилегиями, какими она пользовалась при императоре. И, конечно, добиться возвращения пленных венецианцев. Если султан откажется принять условия, ответ следовало донести до сената. Также послу дозволялось истратить 1200 дукатов на подарки Мехмету или его чиновникам. В то же время правителям венецианских прибрежных городов и островов — Кандии на Крите, Лепанто в Патрасском заливе, недавно принятых под защиту республики островов Эгина, Скирос, Скопелос и Скиафос — было приказано укрепить оборонительные сооружения. В самой Венеции решили, что тех девятнадцати галер, что строились в Арсенале, недостаточно, чтобы противостоять новой опасности, и были привлечены дополнительные средства для постройки еще пятидесяти.

Скоро Марчелло, как и многие другие послы вслед за ним, обнаружил, что от Мехмета нелегко добиться выгодных условий. Только следующей весной, спустя почти год, удалось заключить соглашение. Уцелевшие корабли и пленники были отпущены домой, в город вернулась колония под предводительством байло, но прежних территориальных и финансовых условий, дающих огромную власть, она уже не имела. Католическое влияние на Востоке быстро сходило на нет.

Остается еще один вопрос: если Венеция повинна в падении Константинополя, то в какой степени? Несмотря на обвинения многих современников, очевидно, прямой ответственности за это она нести не может. Возможно, она промедлила, но ни одна держава не оказалась быстрее нее. Например, папа Николай, согласившийся оплатить пять венецианских галер, до 5 июня не соизволил даже известить сенат о своем решении, а к тому времени Константинополь уже неделю находился в руках турок. Может, помощь Венеции и не была чистосердечной, но многие христианские державы и пальцем не пошевелили, чтобы спасти гибнущую империю. Без помощи остальных, если бы даже венецианский флот прибыл вовремя, это позволило бы столице Византиийской империи продержаться еще пару недель, продлило бы ее агонию. Но даже это сомнительно, поскольку сильный турецкий флот в Мраморном море мог не позволить венецианцам приблизиться к городу. Кроме того, медлительности сената можно противопоставить героизм венецианцев и критян, до последнего сражавшихся на разрушенных стенах и, по большей части, погибших. Среди них было как минимум 68 патрициев, многие из которых принадлежали к старейшим и славнейшим семействам Венеции: шестеро Контарини, трое Бальби, двое Барбаро, двое Морозини, двое Мочениго, пятеро Тревизано.[192]

Однако с исторической точки зрения Венецию трудно считать невиновной. Византийская империя медленно умирала на протяжении двух с половиной столетий, и Мехмет только нанес coup de grace (удар милосердия). Настоящий смертельный удар настиг Византийскую империю не в 1453, а в 1205 году, когда католическая армия Четвертого крестового похода разграбила город и проложила дорогу франкским лжеимператорам, которые за 60 лет обобрали империю и город донага. За эту трагедию, которую Византийская империя перенесла, но никогда уже не оправилась от нее, Венеция ответственна в полной мере. Это были ее корабли, ее инициатива, поход проходил под ее руководством и выражал ее интересы. Венеция же и получила тогда самую большую выгоду от грабежа, и именно в силу этих причин Венецию стоит винить в катастрофе, произошедшей позже.

В 1453 году, когда Константинополь пал перед армией султана Мехмета, трон дожа Венеции уже тридцать лет занимал Франческо Фоскари, дольше, чем какой-либо из прежних дожей. Как и предсказал умирающий Томмазо Мочениго, все эти годы война почти не прекращалась. Война значительно расширила границы республики, простершейся на половину Северной Италии, и почти опустошила казну. Цены стали запредельными, некоторые банки разорились, многие купеческие дома находились на грани банкротства. Андреа Приули, тесть самого Фоскари, объявил о своем банкротстве, оставив долгов на 24 000 дукатов.

Сам дож не пытался принять меры против подорожания, не защищал ни своих финансовых интересов, ни интересов остальных венецианцев. Прием, который он оказал императору в 1438 году, удивил даже венецианцев, для которых роскошные празднества были привычны. Три года спустя торжество, посвященное женитьбе последнего, оставшегося в живых сына дожа, Якопо, на Лукреции Контарини, тоже отличалось пышностью. Якопо был одним из предводителей Compagnia della Calza, модного молодежного общества, получившего свое имя от названия блестящих разноцветных чулок, которые носили его участники. В обществе существовали свои правила празднования свадеб. Брат невесты оставил описание того, как он и его товарищи, облаченные в малиновый бархат и серебряную парчу, ехали верхом на таким же образом убранных лошадях, каждый в сопровождении шести слуг в ливреях, разнообразной свиты и вооруженного эскорта. Процессия в 250 человек пересекла Большой канал в районе Сан-Самуэле по плавучему мосту и направилась к дворцу Контарини в Сан-Барнаба. За венчальной службой последовал роскошный пир, после чего молодые в сопровождении 150 женщин взошли на «Бучинторо», который отвез их ко дворцу Франческо Сфорца, и они нанесли ему формальный визит. В Сан-Барнаба они вернулись к началу танцев, длившихся всю ночь. И это было только начало праздника, который продолжался несколько дней. Венецианцы играли в мяч, устраивали маскарад, регату, потешный турнир на Пьяцце и другие веселые затеи, которые так впечатляли приезжих иностранцев.