Банда 1 - Виктор Пронин

По крыше Андрей прошел к трубе и сел у основания. Он хотел отдышаться, привыкнуть к новому месту и убедиться, что никто в этот вечер больше не воспользовался краном – ни мальчишки, жаждущие приключений, ни влюбленные в срамных своих игрищах. Но все было тихо. Доносились снизу голоса, гудки машин, гремела из окон соседнего общежития музыка. Андрей только радовался этим звукам, понимая, что они ему не помеха, более того, чем громче музыка, тем чаще гудят машины на соседней улице, тем лучше.

Андрей поднялся, пригнувшись прошел в противоположный конец крыши и лег на горячий, залитый старой смолой, рубероид. Отсюда хорошо были видны окна на противоположной стороне улицы. Он быстро нашел окно, которое его интересовало – оно светилось. Красные шторы с золотыми полосками подтвердили – это именно та квартира.

Сосредоточенно и неторопливо Андрей откинул крышку тубуса, достал винтовку, привинтил глушитель, вставил в ствол единственный патрон. Тубус положил перед собой – на него надежно улегся ствол винтовки.

Он знал невинную привычку хозяина квартиры – выпускать дым сигареты в открытую форточку. У окна стояла невысокая табуретка, хозяин взбирался на нее, отодвигая шторы в сторону, распахивал форточку и, затянувшись, выпускал дым на улицу, чтобы в квартире воздух оставался чистым. На этой его любви к свежему воздуху строились все расчеты Андрея. Он был готов лежать всю ночь, даже не одну ночь, пока тот захочет покурить.

Наблюдая за окном, Андрей понял, что в доме кто-то есть, но задернутые шторы не позволяли ничего видеть. Приникнув к прицелу, он хорошо рассмотрел ту самую форточку, которая должна рано или поздно открыться.

Постепенно стихали городские шумы, людей на улицах становилось все меньше, но гром музыки из окон женского общежития, казалось, только набирал силу.

Прошел, наверно, час, потом еще один. В комнате за шторами явно появился еще один человек – тени стали мелькать чаще, причем, и за кухонным столом, и в комнате. И наконец наступили те недолгие пять-десять секунд, ради которых он готов был лежать здесь всю ночь.

Сначала на шторе возник смутный контур человеческой фигуры, потом она как бы подросла на полметра – человек становился на табуретку. Вот штора колыхнулась, легонько пошла в сторону и Андрей в прицел увидел глаза человека совсем рядом, настолько, что в какой-то момент его охватила уверенность – тот тоже его видит. Но сообразив, что из залитой светом комнаты вряд ли можно что-то рассмотреть в темноте, тем более на черной, погруженной в ночь крыше, он взят себя в руки. И начал медленно совмещать прицел. В тот момент, когда человек выдохнул облако дыма, как показалось Андрею, прямо ему в лицо, он даже почувствовал запах хороших сигарет, перекрестие нитей легло на его переносицу. Андрей начал осторожно спускать курок, помня слова наставника: винтовка сама решит, когда надо выстрелить.

И, выбрав момент, она легонько дернулась в руках. Звука выстрела Андрей не услышал. Но хорошо видел, как, падая, отшатнулся от окна Заварзин, как захлопнулась за ним форточка и, колыхнувшись, снова закрыла окно штора.

И только тогда Андрей остро ощутил запах асфальта, ночную прохладу, увидел луну, зависшую над городом с какой-то бестолковой значительностью, себя, устроившегося в лунной тени от трубы, почувствовал нервную легкость в теле. Он старался не смотреть на окно, от которого так долго не отрывал взгляда, хотя краешком взгляда замечал, что в окне все осталось без изменения. Посмотрел вниз – и там было все, как обычно, никто не мчался к нему, не сбегались люди, не показывали пальцем в его сторону. Это его немного удивило и, продолжая прислушиваться к себе, Андрей понял, что удивление было приятным. Он не торопился побыстрее свинтить глушитель, запихнуть винтовку в тубус, подобрать отскочившую в сторону горячую гильзу. Все это Андрей проделал основательно, стараясь ничего не забыть. Обернувшись, чуть не вскрикнул от досады – на месте, где он лежал, остался шлем, тускло поблескивая в лунном свете. Андрей настолько устал за эти два часа, что у него не было сил прятаться. Он открыто прошел по крыше, спустился по крану вниз, нашел свой мотоцикл, прикрепил тубус, надел шлем. Со стороны его движения казались даже ленивыми и потому не вызывали подозрений.

* * *

Пафнутьев молча сидел в углу дивана и наблюдал за действиями оперативников. Заварзин лежал, раскинув руки, посреди комнаты и лицо его было почти таким же, каким видел Пафнутьев несколько дней назад. Вот только небольшая ранка с запекшейся кровью под правым глазом. На затылке рана была побольше, гораздо больше. Ковер был испачкан, видимо Заварзин бился в агонии на ковре. По его позе определить, где он находился в момент выстрела… Этого сделать было нельзя.

Еще раз окинув комнату взглядом, Пафнутьев вздохнул. Он не понимал происшедшего. Квартира на третьем этаже. Балкона нет. Шторы задернуты. С улицы заглянуть в квартиру невозможно. Красивая девушка, которая в данный момент рыдает в истерике на кухне, утверждает, что они были вдвоем. Не верить нет оснований – она сама позвонила и в скорую помощь, и в милицию. Никаких стреляющих предметов в доме не обнаружено. Самоубийцы не стреляют себе в щеку. Кроме того, самоубийством не кончают с собой такие люди, как Заварзин.

Третий труп, – повторил про себя Пафнутьев и не мог не вспомнить предупреждения Аркаши, – тот говорил, что жертвы еще будут. Сколько же у них там миллионов, если это уже третье убийство, – озадаченно подумал Пафнутьев. – И вообще – что на кону?

Поставив на колени телефон, Пафнутьев медленно набрал домашний номер Голдобова. Тот оказался на месте.

– Илья Матвеевич? Добрый вечер. Звонит Пафнутьев.

– Кто? – растерянно спросил Голдобов, но тут же, совладав с собой, воскликнул уже другим голосом. – Неужели вы когда-нибудь оставите меня?

– Боюсь, не скоро. Погиб ваш друг…

– Поймите, не был он мне другом! Он работал у меня и только!

– Вы кого имеете в виду, Илья Матвеевич?

– То есть, как кого?! Пахомова.

– А я – Заварзина, – негромко, но внятно произнес Пафнутьев.

– Не понял? – произнес Голдобов, но голос его дрогнул, он боялся поверить в то, что услышал. Именно это Пафнутьеву и нужно было узнать – известно ли Голдобову о смерти Заварзина. – Простите… Вы не оговорились?

– Нет.

– Что с ним?

– Разбираемся.

– Где он?

– У себя в квартире, – Пафнутьев не мог не отметить четкость вопросов, которые задавал Голдобов. Среди них не было пустых. Все по делу.

– Я могу приехать?

– Вы хотите?

– Если не возражаете.

– Не стоит, Илья Матвеевич. Наши хлопоты… Они еще продлятся какое-то время. Да и зрелище не из приятных…

– Он мертв?

– Да.

– Как это случилось?

– Выстрел в лицо. Навылет.

Стон, раздавшийся из трубки, еще раз убедил Пафнутьева – Голдобов не играет, он действительно в ужасе.