Южный Ветер - Даша Благова

друг друга словами-ножами до смерти, она была рада уехать из больницы в любой маршрутке, потому что так из нее вытряхивалось все тошнотное и болючее, освобождая место для Сашиной внутренней черноты, которая заполнила теперь все тело, проникла в просветы между мозговыми извилинами и даже в зубные щели.

Саша не стала писать в рабочий чат: пальцы плясали и слова выворачивались наизнанку, ничего толком не объясняя. Прямо из маршрутки она позвонила Даше, потом Тане, потом Астроному, случайно бросив в них не гневом, а болью и отчаянием, похожими на странные осложнения после инфекционной болезни, с какими Саша прежде не сталкивалась. Даша, Таня и Астроном испугались за Сашу, которая толком ничего не смогла рассказать, и поэтому все как один предложили ей встретиться завтра, пусть даже это и воскресенье, у нас есть ключи от студии, как-нибудь пролезем, поговорим, обсудим. Саша вышла из маршрутки и еще набрала Аню, она была похожа на Игоря своей странной жизнерадостностью, незамечанием ужасного, Аня тоже согласилась прийти.

Саша поднималась к дому еще по светлому, даже ярко-солнечному, и Женя ушел вперед, потому что Саша стала притормаживать, будто на самом деле брела в сжиженно-черном, мрачном. Ее вдруг стали пугать старые здания, которые всегда казались красивыми и благородными, а теперь в них были сплошные пасти, сосущие воронки. Сашино сердце вдруг заявило о себе и начало выколачиваться наружу, ее уши стали хватать все шорохи, прежде не замечаемые, палочный треск, шевеления в траве, птичьи постанывания, и каждый этот звук кричал Саше, что она умирает, умирает прямо сейчас, от остановки сердца и нехватки кислорода. Саша переставляла ноги быстрее, еще быстрее, Саша побежала, ее желудок скрутился в жгут, кишечник сжался в мяч, все болело, Саше захотелось в туалет, но еще больше – выжить, и она бежала, бежала как могла быстро, она перегнала Женю и услышала, как Женя побежал за ней, и когда они вместе добежали до веранды, то Саша легла прямо на доски и зарыдала, притягивая колени ко лбу, выплакивая свой страх, Женя лег рядом с Сашей и обнял ее, а она не стала противиться и вжалась в Женю.

Женя проснулся утром и увидел не Сашу, а ее копию. Потому что настоящая Саша всегда ложилась за полночь, утром умывалась и расчесывалась, слегка подкрашивалась. Сашина копия даже не ложилась. Она влипла в кресло, как муравей в сгущенку, и осталась там на всю ночь. Есть было почти нечего, Женя нашел только подсохший лаваш и абрикосовое варенье, которым их угостила соседка. Он макал лаваш в банку, откусывал и жевал, а прожеванное запивал водой. Потом Саша сказала, что пора, и вышла из дома, как была, нечесаная, вчерашняя. Женя тоже шагнул за дверь, и, когда Саша сказала ему, чтобы он поторапливался, Женя почувствовал ее зубной запах.

Кое-как дошли до площади, Саша снова не стала подходить к Ване, хотя он позвал ее два или три раза, а когда Ваня крикнул, как-то слишком визгливо и непохоже на Ваню, что случилось, Саша крикнула в ответ: «Случилось все, скажу вечером». Сели в маршрутку, доехали до Суворовки. Ворота в психбольничном заборе были открыты, потому что их никогда никто не запирал. Джумбер говорил, что хотел бы вообще убрать забор, пусть горожане гуляют по красивой территории Суворовки. Но никто, кроме пациентов, их родственников и работников больницы, все равно никогда сюда не заходил. Саша и Женя шли по тропинке через сад, Саша шла странно, ставя ноги как-то не туда, и Женя видел, как из ее затылка торчит колтун. Она, наверное, устала, думал Женя, ничего, сейчас отдохнем в редакции.

Женя подошел к пристройке и заметил, что на ее дверь нашлепнулось белое. Запретительная табличка. Точнее, лист бумаги, сунутый в файл. И вот что там было написано: «ВЕТРЯНКА ЗАКРЫТА». Ниже оттягивал цепь амбарный замок. Женя видел спину Саши и ее колтун, спина согнулась и поползла вниз, на корточки, колтун мотнулся и опустился вместе с головой. Женя решил не трогать копию Саши, потому что не знал, чем еще она отличается от настоящей Саши, и просто сел рядом, охранять. Потом Саша встала и быстро, но так же странно ступая, пошла к главному корпусу, Женя, конечно, последовал за ней. На больничной территории было слишком пусто и тихо, ни одного пациента с тяпкой, ни одной медсестры. Двери главного корпуса заперты. Никаких психологов, врачей. Никого и ничего. Воскресенье. Саша и Женя обошли здание, Саша позаглядывала в окна, и после этого они вернулись к пристройке. Белой бумажки на двери уже не было. На ступеньках сидели Таня, Даша и Аня. Когда они увидели Сашу, то все вместе, втроем, встали и начали всматриваться в нее. Видимо, тоже не узнавали и посчитали копией.

Господи, Саша, что с тобой.

Что случилось, скажи.

Даша подошла к Саше и приобняла ее. Пойдем к сторожу, Саш. Пойдем-пойдем. Попросим ключи, вдруг даст. Саша сдвинулась с места, подталкиваемая Дашей, Женя пошел за ними. В боку главного корпуса была маленькая дырка, черная дверь, за которой сбегала вниз запасная лестница, и там, в цоколе, по очереди жили сторожа, работавшие десять дней подряд и потом сменявшие друг друга. Дядь Мить, постучалась Даша, дядь Мить, откройте. О, Даха, здорово, сказал сторож, а это что за делегация. А у нас по ошибке пристройку закрыли, дайте ключи, пожалуйста. Да не вопрос, Дах, сейчас найду, там у вас дверь, что ли, сломалась, что амбарный замок повесили. Ага, видимо, сломалась, а вы знаете, какой именно замок. Да он у нас один, Дах. Мы с дядей Митей в его смены кофе пьем и курим, сказала Даша, да, дядь Мить. Так и есть, но лучше бы ты нашла парня помоложе, засмеялся сторож. Дах, слушай, я тут к даме сердца хочу сгонять, вы же ненадолго. Ой, надолго, наверное, а что. А если пописать захотите или, там, покакить, что тогда. Ну, вы дайте нам ключи от главного корпуса тоже, мы все вернем. Держи, Дах, но отвечаешь головой.

Саша не чувствовала своего тела, ног, лица, волос, пальцев, если бы ее ударили, она могла бы этого не заметить, если бы она сломала ногу, то пошла бы дальше. Теперь она видела, как ключи уплыли к Даше от тощего мужика, про такого ее мать сказала бы «забулдыга», и чего это я вспомнила про мать, она сгнила минимум на треть, она не жива и не должна жить в памяти, ее нигде не должно быть, о, Астроном тоже здесь. Даша