Инверсия за тридевять парсеков - Светлана Липницкая

сюда тело брата. Но теперь уже можно. Уже плевать!

– Эй, не приписывай себе мои заслуги! – шутливо обиделся Сергей. – Мы оба знаем, кто выстрелил на самом деле.

– Но это я виноват! – упрямо тряхнул головой Фок. – Если бы не я, ты построил бы свой заповедник! Я думал, что спасаю тебя, но вместо этого убил!

– Фок, – тихо позвал Сергей, не прекращая улыбаться этой своей глупой улыбкой, которой просто не было больше места. – Знаешь, а они ушли.

– К-кто?

– Мои тени. Их нет.

Фок с трудом проглотил тугой комок в горле и растерянно всхлипнул.

– Точно?

– О, поверь, – усмехнулся брат. – Их совсем не слышно, и тьма… оказывается, это всего лишь тьма. Я и забыл, как здорово, когда в ней ничего не копошится.

– Но почему?

– А почему твоя пропала? Я тут подумал и, кажется, понял: они уходят, если умереть.

– Но я ведь жив!

– Но ты отпустил крыло, разве нет? То, что я поймал тебя и откачал – исключительно моя заслуга и точно не твоя вина.

– Тогда почему твои не ушли, когда тебя завалило?

– Потому что я не собирался умирать, братец, – фыркнул Сергей. – Дело-то не в возможности, а в добровольности. В любом случае, я рад, что избавился от них.

– Значит, ты… не злишься? – несмело уточнил Фок.

– Ну, разве что чуть-чуть. Отомщу, как только придумаю что-нибудь изощренное.

– А кусаться будешь?

– Я похож на вампира?

– Скорее на привидение. Ты же тень!

– Резонно, – признал Сергей и сладко потянулся. – А здесь неплохо. Может, и Эбони где-нибудь мелькнет, как думаешь?

– Ты всегда любил животных, – горько усмехнулся Фок, с нежностью глядя, как брат поднимается и педантично отряхивается от пепла. Вот чистоплюй, даже могила его не изменит… не изменила!

– Ну, мне пора. О, и спасибо, что привез меня сюда. Я провел в космосе слишком много лет, чтобы болтаться там и после смерти.

– Мы еще увидимся?

– Думаю, ты справишься и без меня. Ах, да, и вот еще что… – Сергей развернулся, чтобы уйти, но задержался, будто вспомнив о чем-то. Он помолчал, обдумывая слова, и, смутившись, пробормотал: – Проживи эту жизнь лучше, чем я, братишка.

– Да, – серьезно кивнул Фок, – проживу. Прощай, Сережа.

Брат не исчез, а будто выцвел, утратив краски, а затем и линии. Остался только неясный контур, силуэт, быстро затерявшийся в подступающих сумерках. Фок окинул взглядом горизонт, с холма видимый особенно хорошо, тщательно выбрал из разворошенного кострища остатки праха и широким взмахом запустил его в полет.

Крупицы оседлали ветер и лихо понеслись на нем куда-то вдаль. Под ними расстилалось полотно планеты, которое совсем недавно разглядывал с орбиты живой Сергей. Еще не знающий о том, как скоро он сюда вернется, и что снова полетит над ней, уже не нуждаясь в корабле для этого.

Айвори издала нежный воркующий звук и вопросительно уставилась на Фока снизу-вверх. Он посмотрел на нее в ответ, присел напротив и с наслаждением потрепал развесистые уши, вынудив гипадеру сменить воркование на негодующий рык.

Шагая с ней бок о бок по пыльным камням, он всю дорогу до джампера чувствовал на себе удивительно теплый взгляд тех самых льдистых глаз, которые закрылись навсегда. А когда взлетел, вдруг осознал, что оставил на безымянном заповеднике не только прах брата, но и огромный груз вины, тянувший в пропасть почище любой тени.

– Что теперь будем делать? – Фок механически потеребил подаренный амулетик и обернулся к развалившейся поперек джампера гипадере. Та лениво дернула раздвоенным хвостом, давая понять, что обращение услышано. – Межгалактический движок разряжен, заправка у черта на рогах и еды у нас всего на недельку… впрочем, у тебя чуть больше. Придется что-нибудь придумать, правда, Айвори?

И он весело ей подмигнул.

Планета Инт. Криматовы пещеры

Замерший перед темным провалом зверь чутко принюхивался к происходящему внутри. Долг толкал его вперед, но это место ему не нравилось. Отовсюду разило: теми, кто построил эти странные пещеры, теми, кто некогда в них жил, и теми, кто когда-либо здесь бывал. Зверь брезгливо чихнул, вытряхивая из ноздрей посторонние запахи, и наконец учуял то, зачем пришел.

Он осторожно проскользнул внутрь.

Первую букашку он заметил, когда, неслышно ступая лапами, спрыгнул в провал, из которого тянуло больше всего. Та мигом спикировала к его морде, пожужжала, ослепляя светом, и вновь вернулась на свой пост.

Зверь тоже не стал ее трогать, хотя так и тянуло подбить нахалку лапой. Но если напасть на стража, букашки так и будут мельтешить перед глазами, проверяя, кто пришел. Пусть лучше летит и предупредит остальных: свои.

Рой обнаружился в следующей пещере. Зверь развернул крылья и спланировал вниз, под темный свод, скрытый пологом светящихся точек. Те покладисто разлетались с дороги, а когда зверь приблизился достаточно, тяжелый камень раздался в стороны, открывая проход в потайной зал.

Зверь, сперва на инстинктах ощерившийся, огрызнулся в пустоту и прошел внутрь. Там на него безжизненно уставились ряды каменных изваяний самых разных форм. Зверь против воли вздыбил загривок, чуя, а третьей парой глаз и наблюдая пульсирующие в камне жилки. Где-то ярче, где-то темнее, они словно подсвечивали статуи изнутри.

Он медленно пошел вдоль рядов, выбирая подходящий камень. Не то. Тоже не похож. Может, этот? Зверь прислушался. Гул роя букашек, оставшихся в соседнем зале, немного сбивал его с толку, но легкое, почти неуловимое биение он все-таки услышал.

Годится.

Зверь покрутился рядом, выбирая местечко поровнее, и лег ждать.

Где-то далеко, на границе слуха, капала вода, заставляя его облизываться от нетерпения. Попить бы… Букашки изредка залетали в зал, проверяя, все ли в порядке, и снова возвращались на свой пост. Совсем рядом с лежащим зверем подсвечивалась другая статуя – с лапами и хвостом. Надо было ее выбрать. Может, в следующий раз?..

Спустя время, достаточное, чтобы к жажде добавился голод, избранная статуя громко хрустнула, всполошив рой букашек и заставив придремавшего зверя вскочить от неожиданности. Камень пошел трещинами, как скорлупки птичьих яиц, если хлопнуть по ним лапой. И так же, как у яйца, внутреннее содержание оказалось интереснее внешнего.

Верхний твердый слой статуи раскрошился, осыпался трухой, и вслед за ним, не устояв на ногах, рухнул голый, худой и чумазый человек. Он сделал судорожный первый вдох, глотнул обильно сыпавшейся с него пыли и надрывно, рычаще раскашлялся. Зверь подошел вплотную, мазнул по нему боком, приветствуя, и участливо подставил спину.

Человек, закончив кашлять и заново научившись дышать, благодарно кивнул. Опершись на звериную холку, поднялся на ноги. С каждой секундой он креп, набирался сил и