Темнее дня - Чарльз Шеффилд

Что делало эти образцы отличными от любых других случайных выборок? Внешне они напоминали бессмысленную смесь. Данный образ, если его можно было так назвать, представлял собой наборы небольших целых чисел, неизменно отделенные друг от друга повторяющейся цепочкой. Эта цепочка всегда содержала одни и те же двадцать бинарных цифр и могла указывать на реальное число, но скорее всего заменяла определенного рода символ. Милли назвала ее «соединителем». Каждый блок соединитель-число-соединитель имел свои собственные индикаторы начала и конца, отделявшие его от других блоков.

Милли подставила слово «соединитель» в набор данных на место 20-битовых цепочек, а десятичные числа — на место их бинарных цифровых эквивалентов и ознакомилась с результатом.

С первого взгляда она ничего особенного для себя не усвоила. Вот шел блок восемь-соединитель-шесть-соединитель-восемь, за которым следовал индикатор «конец блока». А вот — восемь-соединитель-семь-соединитель-восемь, который в цифровом смысле представлял собой то же самое, а за ним опять индикатор конца. Но дальше располагался блок один-соединитель-восемь-соединитель-один, после чего более загадочный один-один-соединитель-соединитель-шесть-соединитель-соединитель-один-один.

На что бы это могло указывать?

Милли упорно сосредоточивалась, пока числа и слова не стали плавать, блуждать и покачиваться у нее перед глазами. Распознавание образов оставалось той процедурой, которую люди выполняли лучше любого компьютера из доселе построенных.

Это должен быть образ, верно?

Верно! Так распознай его!

Дисплей оскалился на нее в ответ:

«Валяй! Если сможешь!»

Милли закрыла глаза, перевела дух и долго-долго сидела в неподвижности. На сознательном уровне она словно бы дрейфовала от одной случайной мысли к другой. Но когда Милли открыла глаза, она тут же сменила слово «соединитель» на дисплее на символ «-».

Секция, на которую она смотрела, приняла следующий вид: 8—6—8, 8—7—8, 1—8—1, 1, 1—6—1, 1. Сперва Милли показалось, что так ровным счетом ничего не прояснялось.

А затем, совершенно внезапно, все стало ясно как день. Милли вздрогнула и потерла глаза. Какой же она была идиоткой! Ведь она в самом начале установила для себя порядок, в котором разумное существо станет пытаться конструировать значимое сообщение: математика, затем физика, затем химия. Закончив с этим, можно было пытаться интерпретировать биологию и язык.

Математику они уже имели — по крайней мере, на уровне целых чисел. Могли пройти месяцы или годы, прежде чем они продвинулись бы к комплексным переменным, алгебраической топологии и теории непрерывных групп. Этого, однако, вовсе не требовалось, чтобы приступить к разработке других тем.

Если брать физику и химию, какую самую очевидную и фундаментальную информацию могло предложить сообщение? Базовым строительным блоком, инвариантным по всей вселенной, являлась периодическая система. Водород в ней шел первым, гелий вторым, литий третьим и так далее по всем стабильным элементам. Углерод шел шестым, азот седьмым, кислород восьмым, и никаким иным их положение быть не могло.

Итак:

8—6—8: двуокись углерода, где тире служило символом химической связи.

8—7—8: двуокись азота.

1—8—1: водород-кислород-водород — вода. Будь автор сообщения человеком, он бы поставил это на первое место. Не встречалась ли вода чаще других символов? Милли необходимо было это проверить.

А 1, 1—6—1, 1? Такое тире в принципе неуклюже указывало на двух — или трехмерную связь, однако при этом предполагалось, что читатель наделен интеллектом. Конечно, это был метан, це-аш-четыре, углерод, образовавший одинарные связи с четырьмя водородными атомами. Вполне возможно, двумерная или трехмерная репрезентация могла обнаружиться где-то еще в сигнале, но на данный момент этого было вполне достаточно. Просматривая всю последовательность, Милли смогла увидеть более сложные образы. Сейчас она читала не что иное, как введение в элементарную химию, в то же самое время подтверждавшее, что обычные числа служили здесь обозначением химических элементов.

Разумеется, это не являлось великим открытием. Скорее всего, это просто был один маленький шажок вверх по горе понимания, необходимого для расшифровки послания внеземного разума. Но это был ее шажок — тот, которого пока еще никто не сделал. Милли не хотелось просто обозначить его на дисплеях Сети Головоломок. Ей хотелось поскорей с кем-то поделиться, выкрикнуть об этом всему свету, прежде чем ее мозг лопнет, и информация будет потеряна.

Милли быстро встала, покачнулась и ухватилась за край пульта. Близкая к обмороку, она была вынуждена плюхнуться обратно в свое кресло.

Когда головокружение отступило, Милли решила посмотреть, сколько сейчас времени. Уже далеко за полночь. Это была ее старая беда. Она более половины суток просидела одна в этой комнате, позабыв обо всем, кроме дисплеев и собственных мыслей. Теперь, снова осознав у себя наличие тела, Милли поняла, что во рту у нее сущая пустыня, а в горле такое ощущение, точно оно навеки потеряло способность глотать. Ей срочно требовалось попить и сходить в туалет — и обе эти потребности взяли верх над периодической системой элементов.

Милли встала, на сей раз более аккуратно, добралась до двери и вышла в коридор. Она не знала, где здесь туалет, но интуиция подсказывала ей, что он должен быть рядом с конференц-залом. Тогда Милли двинулась в самый конец коридора, опираясь рукой о стену и радуясь тому, что все двери теперь закрыты.

В туалете она пописала, затем попила из крана и ополоснула холодной водой руки и лицо.

Затем Милли вернулась обратно в пустынный коридор. Пребывая в довольно бестолковом состоянии, она поначалу не заметила, какой он темный и тихий. Все остальные члены группы Сети Головоломок, наверняка давным-давно разбрелись по койкам, и Милли следовало сделать то же самое. Ее мозг определенно лопаться не собирался. А значит, свое открытие она смогла бы обнародовать завтра.

Медленно и утомленно Милли поплелась ко входной двери. На полпути туда ее нос вдруг различил слабый, но бесконечно привлекательный запах. Кто-то что-то приготовил, и до смерти изголодавшейся Милли этот аромат показался сущей амброзией.

Проследив запах пищи до конкретной двери, Милли в задумчивости перед ней встала. Все ткани ее тела требовали немедленного подкрепления. Если там случится быть объедкам, надо думать, персона, которая приготовила еду, их для Милли не пожалеет? Она непременно оставит записку с объяснением случившегося и обещанием возместить все съеденное.

Рот Милли, пять минут тому назад совершенно сухой, теперь обильно сочился слюной. Она приоткрыла дверь в комнату. Внутри царил полумрак, но голодающая сразу же сумела разглядеть столик с едой и большую фаянсовую кастрюлю в самом его центре. Ручка черпака была соблазнительно обращена к Милли.

Она сделала два быстрых шага и уже готова была схватить черпак, когда вдруг поняла, что в комнате все-таки есть кто-то еще. Громадный человек, достаточно большой, чтобы затмить половину всех дисплеев, восседал в грандиозном мягком кресле. Когда Милли отступила на шаг, затянутая в черное туша развернулась к ней.