Мир, полный слез - Кит МакКарти

Не надо.

Грошонг обернулся, услышав стон Елены, и увидел, что Айзенменгер подобрался и готов броситься на него.

Нелл и Сорвин одновременно увидели, как Грошонг повернулся к Айзенменгеру. И оба ринулись вперед.

Грошонг краем глаза заметил движение. Он помедлил, и это позволило Айзенменгеру схватить ствол ружья. Несколько мгновений они боролись, но онемевшие руки Айзенменгера ослабли и вскоре соскользнули со ствола. Грошонг по инерции сделал несколько шагов назад. Пальцы его по-прежнему были на курке, ружье описало дугу в сторону Нелл, которая теперь находилась всего лишь в двух метрах от места борьбы.

И грянул выстрел.

Сорвин был метрах в десяти, но все отчетливо видел. Он видел, как Айзенменгер схватился за ствол ружья, как соскользнули его руки, как Грошонг попятился и ружье развернулось в сторону Нелл. Он видел вспышку от выстрела и слышал оглушительный грохот.

Он видел, как Нелл отбросило назад, как она обмякла и причудливо изогнулась.

А затем он увидел ее лицо и представил себе то, что произошло дальше.

Ее прелестное личико исчезло, и на его месте появилось кровавое месиво, которое обильно поливал дождь. Рот ее был разорван, оба глаза выбиты, горло отсутствовало.

Она безжизненно лежала в мокрой грязи.

С мгновение никто не шевелился. В ушах у всех еще звучал звук выстрела. Первым опомнился Хьюго, который издал жуткий вой и кинулся к сестре. Это вывело Сорвина из ступора, и он тоже метнулся к Нелл. Айзенменгер не тронулся с места – он знал, что Нелл умерла еще до того, как упала на землю.

И более того, глядя на то, что осталось от ее лица, он понимал, что это было для нее благословением.

Фетр с исказившимся от ужаса лицом не шевелилась.

И в этот момент из подлеска с шумом появились Беверли и Холт.

Они сидели за столом на кухне: Айзенменгер и Елена с одной стороны, Тристан и Тереза с другой, а между ними друг напротив друга – Сорвин и Беверли. Фетр сидела в стороне и вела записи. За исключением Тристана и Терезы, все были насквозь мокрыми, но они не могли позволить себе такую роскошь, как душ и сухая одежда. Айзенменгер пытался отправить Елену в больницу, и врачи были в ярости, когда она отказалась поехать с ними, но она настояла на том, чтобы дать показания. Лицо ее было белым как мел, голова кружилась, и Айзенменгер не сомневался в том, что у нее сотрясение мозга. Поэтому по окончании разговора с Сорвином он твердо намеревался отвезти ее в больницу. Тереза выглядела совершено раздавленной новостями, ждавшими их по возвращении с вечеринки. Хьюго был арестован и имел вид человека, утратившего волю к жизни.

– Думаю, все это началось очень давно, – глядя на Беверли, промолвил Айзенменгер.

Сорвин, казалось, находился на пределе сил, Беверли выглядела не лучше, хотя и по другой причине.

– Восемь-девять лет тому назад? – предположил Сорвин.

По лицу Айзенменгера пробежала мимолетная улыбка.

– А может, и сто лет назад – трудно сказать наверняка.

– Здорово.

– Но пока давайте вернемся на двадцать лет назад, когда Флеминги и Хикманы были близки, а их дети дружили. Елена, Джереми, Нелл и Хьюго. Елена уже рассказывала о зимних и летних каникулах, которые они здесь проводили, праздниках и пикниках – для нее это было самое счастливое время. Я бы сказал, идиллическое.

– Это имеет отношение к делу?

Айзенменгер пропустил его вопрос мимо ушей.

– К сожалению, все хорошее когда-нибудь заканчивается. Джереми поступил в университет, дети выросли, и четверка распалась. Равновесие нарушилось, и все изменилось.

– В каком смысле? – не понял Сорвин.

– Инцест, – тихо и чуть ли не смущенно ответил Айзенменгер.

– Что?

– Инцест. Между ним и Нелл, – словно во сне проговорила Елена. – Мои родители знали об этом, потому что Нелл им написала. Она хранила у себя письма моего отца, и я их прочла.

Сорвин, которому казалось, что земля у него уходит из-под ног, судорожно оглядывался по сторонам, словно ища спрятавшегося снайпера. Встревоженная Беверли не сводила глаз с Айзенменгера.

– Мы недосмотрели, – в гробовой тишине произнес Тристан. – Мы были плохими родителями. Мы не заметили того, что происходило у нас под носом. – В его голосе смешались страдание и презрение к самому себе. Однако ничего, что напоминало бы жалобы на судьбу. – Я был поглощен работой и думал лишь о том, как получить очередную награду за свои труды, сучил ногами, чтобы стать президентом коллегии; Тереза занималась благотворительностью. Мы считали, что дети выросли…

И они действительно выросли. Айзенменгер едва не произнес это вслух. Слишком легко было судить со стороны.

– А потом Нелл забеременела, – продолжил Тристан.

– И отцом был Хьюго? – чуть ли не с робостью спросил Сорвин.

– Сначала мы этого не знали. Хьюго был в академическом отпуске и путешествовал по Дальнему Востоку. А когда мы увидели, что Нелл беременна, она отказалась говорить, кто отец ребенка. У нас в это время работал этот парень Ричард, который проявлял к Нелл интерес, и я предположил, что это он, а Нелл не стала отрицать.

А потом родился Том… – Голос Тристана сорвался, на глазах выступили слезы, и он кинул взгляд на жену, словно прося ее продолжить рассказ, но Тереза неотрывно смотрела на свои сжатые руки. – Он был слабым и болезненным ребенком, – продолжил Тристан. – И мы не могли понять почему…

– Мы узнали правду лишь после того, как вернулся Хьюго, – промолвила Тереза.

– Каким образом? – вступила в разговор Беверли. – Как вы это узнали?

– Вы не знаете Хьюго. – Тереза вскинула на нее глаза. – Он любит шокировать окружающих и ставить всех в неловкое положение. Он не мог удержаться от того, чтобы увидеть нашу реакцию.

– Значит, мы имеем еще одно преступление, – взглянув на Беверли, произнес Сорвин. – А я надеялся, что мы раскроем те, о которых уже знаем.

– Ваш внук умер. Как это произошло? – обратился Айзенменгер к Тристану.

– Постойте! – воскликнул Сорвин. – О чем это вы?

– А какой еще ребенок может быть захоронен на территории поместья? – спросил его Айзенменгер.

Беверли фыркнула, и этот звук не самым благоприятным образом отразился на взвинченных нервах Сорвина. Он метнул в ее сторону испепеляющий взгляд и повернулся к Айзенменгеру.

– Откуда вы это знаете?

– Но ведь Фиона Блум не является его матерью, – ответил Айзенменгер, не объясняя, впрочем, откуда ему это известно. – Так кто еще это может быть?

Сорвин открыл было рот, помолчал и снова закрыл его.

– Так каким образом погиб ваш внук? – снова спросил Айзенменгер у Хикманов.