Первый блицкриг, август 1914 - Барбара Такман

Предположив, что это были те вражеские войска, которые отступали от Ренненкампфа, командир русской дивизии решил повернуться и атаковать их.

Обнаруженным противником был на деле корпус Макензена, выдвигавшийся на рубеж атаки. Макензен атаковал, отбивавшиеся отчаянно русские обратились за помощью к дивизии, находящейся на марше и отошедшей уже на четырнадцать километров. Она повернула назад и, пройдя в общей сложности тридцать километров, столкнулась к исходу дня со вторым корпусом германцев, корпусом Белова. Обе дивизии утратили между собой связь. Командир корпуса генерал Благовещенский «потерял голову» (это выражение было применено одним из английских историков). Командир дивизии, которая вела бой весь день и потеряла пять тысяч человек и шестнадцать орудий, решил отступить по собственной инициативе. В течение ночи в результате противоречивых приказов суматоха усилилась, части перепутались на дорогах, и к утру VI корпус находился в полном беспорядке и продолжал отступать.

Пока все это происходило, два с половиной корпуса, находившиеся в центре, начали наступление. Войска генерала Мартоса были в середине и вели упорный бой. Его сосед слева, дивизия XXIII корпуса, была контратакована и отброшена назад, обнажив фланг. Находившийся справа, XIII корпус генерала Клюева взял Алленштейн, но, узнав, что Мартосу приходится тяжело, пошел ему на помощь, оставив Алленштейн VI корпусу, который, как думали, был на подходе, но VI корпус так и не появился, и у Алленштейна остался неприкрытый промежуток.

В нескольких километрах от фронта в штабе 2-й армии в Нейденбурге Самсонов обедал со своим начальником штаба, генералом Постовским и английским военным атташе майором Ноксом, когда разбитая дивизия XXIII корпуса появилась на улицах. Среди солдат началась паника. Дребезжание санитарной фуры вызывало крики «Уланы!». Услышав шум, Самсонов и Постовский, нервный человек в пенсне, известный по непонятным причинам под прозвищем «сумасшедший мулла»[73], пристегивая сабли, выбежали на улицу.

Первое, что бросилось в глаза, это вид солдат. Люди были «ужасно измучены… три дня они не видели хлеба…». В течение двух дней солдаты не получали продовольствия, «ни один из обозов не подошел», — сообщил им один из полковых командиров.

Еще не получив всех сведений о том, что произошло с VI корпусом, Самсонов к концу дня понял, что теперь задача состояла не в том, чтобы обойти противника, а в том, чтобы самому избежать этого. Он тем не менее решил не выходить из боя, а возобновить его на следующий день силами центрального корпуса с целью задержать немцев до подхода Ренненкампфа, который бы нанес решительный удар. Он направил распоряжение генералу Артамонову, командиру I корпуса, держащему фронт против Франсуа на русском левом фланге, «прикрывать фланг армии… любой ценой». Он был уверен, что «даже сильно превосходящий противник не сможет сломить сопротивление славного I корпуса», добавляя, что успех боя зависел от его стойкости.

На следующее утро, двадцать седьмого августа, наступил так ожидаемый момент наступления Франсуа. Его артиллерия наконец прибыла. В четыре часа утра, до наступления рассвета, ураганный обстрел обрушился на позиции I корпуса в Уздау.

Германское главное командование, Гинденбург, невозмутимо спокойный, Людендорф, серьезный и напряженный, со следовавшим по пятам Хоффманом, покинуло временный штаб в Лобау, в двадцати километрах от фронта, и разместилось на холме, с которого Людендорф намеревался «наблюдать на месте» взаимодействие корпусов Франсуа и Шольца. Не успели они еще взойти на холм, как поступило донесение о том, что Уздау взят. Почти немедленно пришло второе известие, опровергавшее первое.

Артиллерийский обстрел продолжался. В русских окопах солдаты «I славного корпуса», голодные, как и их товарищи по XXIII корпусу, утратившие желание сражаться, бежали от дождя снарядов. Убитых было не менее, чем спасшихся. К одиннадцати часам дня I корпус покинул поле боя, который был выигран только одной артиллерией. Людендорф почувствовал, что оборона русской 2-й армии теперь «прорвана», хотя выполнение его преждевременных приказов могло бы привести к поражению.

Но 2-я армия еще не была разбита. Людендорф обнаружил, что «в противоположность другим войнам» здесь сражение не выигрывается за один день. Продвижение Франсуа все еще задерживалось к востоку от Уздау[74]; два русских корпуса в центре продолжали атаковать; над германским тылом все еще нависала угроза нападения Ренненкампфа.

Дороги были забиты беженцами и стадами, люди уходили целыми деревнями. Германские солдаты тоже были измучены, и им тоже мерещилось преследование в цокоте копыт. Крики «они идут», прокатившись по колонне, превращались в паническое: «Казаки!»

Возвратившись в Лобау, главное командование в ужасе узнало, что корпус Франсуа бежит и «остатки» его частей уже в Монтове. Срочный телефонный разговор подтвердил, что отступающие войска I корпуса, группы павших духом солдат, действительно обнаружены перед железнодорожной станцией. Если фланг Франсуа поддался, то тогда все сражение может быть проиграно. На какой-то ужасный момент возникло видение проигранной кампании, отступление за Вислу и оставление Восточной Пруссии, то видение, которое возникало перед Притвицем. Потом было установлено, что солдаты в Монтове принадлежали к батальону, бежавшему из-под Уздау.

В конце дня правда о том, что немцы «не отступают за Вислу», а наступают на Самсонова, дошла все-таки до штаба Жилинского. Он наконец телеграфировал Ренненкампфу, что 2-я армия ведет тяжелый бой и что он должен помочь, «двинув свой левый фланг вперед, насколько возможно», но указанные рубежи были много западнее и недалеко продвинуты, а о быстроте действий или форсированных маршах указаний не поступило.

Бой шел уже третий день. Две армии теперь уже ввели в бой все свои силы, накатывались друг на друга, схватившись, расходились и снова сталкивались в боях, проходивших на фронте протяженностью в шестьдесят пять километров. Один полк продвигался вперед, его сосед, наоборот, отступал, в промежуток вклинивался противник или же, непонятно почему, оставлял его незанятым. Ревели пушки, кавалерийские эскадроны, пехотные части, тяжелые батареи на конной тяге двигались через деревни и леса, между озерами, по полям и дорогам. Снаряды рвались в домах и на улицах деревень. Батальон, наступавший под прикрытием артиллерии, исчезал за завесой дыма и тумана, навстречу неизвестной судьбе. Колонны пленных, конвоируемых в тыл, мешали движению войск. Бригады брали позиции или сдавали их, подключались не к тем линиям связи, путая свои дивизии с чужими. Командиры не знали, где их части, сновали штабные автомобили, в небе висели германские самолеты, стремясь произвести разведку, командующие армиями пытались понять, что происходит, и отдавали приказы, которые могли быть не получены, или не выполнены, или не соответствовали положению на фронте, когда достигали адресатов.