В сердце Антарктики - Эрнст Шеклтон

16 ноября Пристли совершил интересную экскурсию вверх по склону Эребуса. За нижней мореной обнаружил отделенные от нее снеговым полем значительной величины кенитовые гребни и конусы, покрытые очень небольшим количеством обломков. Гребни эти тянулись на некоторое расстояние до края главного ледника, где заканчивались несколькими отдельными заостренными скалами.

«Та, которую я осмотрел, – пишет Пристли, – находилась ближе всего к большому вторичному конусу и имела в вышину 24 метра; она была образована кенитовым массивом коричневого цвета, мелкозернистого строения, с очень большими кубическими глыбами в местах стыка, в целом ряде соединений. На этой скале я собрал девять родов лишайника, в том числе четыре или пять новых видов, и один образец мха. Один из лишайников был настолько больше других и так сильно разветвлен, что его с полным правом можно было бы назвать лесным лишайником. Мёррей считает, что этот лишайник находится в близком родстве с оленьим мхом».

Джойс в это время был занят сбором зоологической коллекции; пользуясь автомобилем, он смог охватить большой район. Автомобиль, которым правил Дэй, отвозил Джойса за 22–25 км по морскому льду в какое-нибудь подходящее место, обычно вблизи Кафедральных скал на северной стороне Ледникового языка, и оставлял его охотиться там на тюленей и пингвинов. Чтобы убить молодых тюленей, которые нужны были Джойсу, ему приходилось сначала отгонять матерей. На это часто уходило много времени, так как самка тюленя проявляет агрессивность, когда ее беспокоят. Работа была не из приятных, но Джойс убил и препарировал для сохранения пять молодых и четыре взрослых экземпляра тюленей Уэдделла. Перед отъездом из Англии Джойс обучался таксидермии, чтобы подготовиться к этим работам. Джойс и Дэй также убили и освежевали двадцать императорских пингвинов, двенадцать пингвинов Адели и двенадцать больших поморников; в сборе яиц помогали все зимовщики.

Мёррей руководил научной работой, обращая особое внимание на свою область – биологию, а Марстон уделял столько времени, сколько мог, зарисовкам и живописи. Он взял с собой на юг масляные краски, акварельные и пастель. Оказалось, что на открытом воздухе совсем нельзя пользоваться акварельными красками, так как они сейчас же замерзают. Пользоваться масляными красками довольно удобно летом, хотя всегда было холодно сидеть за работой долгое время. Весной масляные краски замерзали на открытом воздухе приблизительно через час, так что работать долго без перерывов невозможно. Пастелью для «набросков в цвете» можно было пользоваться всегда… Для любой работы на открытом воздухе приходилось надевать рукавицы; это затрудняло писание этюдов.

Марстон, как и другие художники, обнаружил, что палитра природы в Антарктике удивительно примитивна, хотя часто замечательно красива. Чистый синий и зеленый цвета резко контрастируют с ярким красным, так что точная передача цветов, в которые окрашен закат, напомнила бы многим импрессионистский плакат, какой можно встретить на улицах Лондона.

Не хватает слов при попытке описать необычайно странные эффекты, наблюдаемые в некоторые дни, когда небо окрашено в огненно-красный и бледно-розовый цвета, переходящие над головой в темно-синий, а снежные поля и скалы при свете луны кажутся фиолетовыми, зелеными и белыми. Марстон наслаждался «серыми днями». Тогда не было прямого солнечного освещения, и снег кругом окрашивался в нежнейшие оттенки серого; нигде не было теней. Иногда ветер нес легкие снежные вихри, и весь пейзаж превращался в замороженную сказочную страну. Снежные горы и поля при прямом освещении были белыми, но впадины казались ярко-синими, и цвет этот сгущался почти в черный в глубоких местах. Для работы художника здесь был неограниченный простор, и Марстон отчасти страдал, как и другие специалисты, участвовавшие в экспедиции, от того, что людей было так мало, что каждому, кроме своей собственной работы, приходилось выполнять какую-то долю общих обязанностей.

Джойс посвящал все свободное время, какое у него оставалось, окончанию томов «Aurora Australis». Он напрактиковался и стал более искусным в обращении со шрифтом. Ему удавалось сделать довольно много. Дэй помогал Джойсу в подготовке дощечек «Венеста», в которые должны были переплетаться эти тома. Кое-какой литературный материал поступил поздно, и оставалось еще много работы. Марстон продолжал трудиться над литографированием иллюстраций.

Я оставил указания о проведении геологической разведки в направлении северного склона Эребуса и об исследовании, если будет возможно, некоторых вторичных конусов и древнего главного кратера. Угроза непогоды в течение некоторого времени мешала выполнению этого плана. В течение почти двух недель после возвращения Южной вспомогательной партии ожидаемая буря не наступала, но погода для путешествия была неблагоприятной. Наконец, дальше откладывать экскурсию стало невозможно, так как геолог Пристли должен был отправляться в Западные горы. Поэтому 23 ноября поход начался, хотя люди и опасались бури, которая уже давно должна была наступить, по их расчету.

Партия состояла из Пристли, Марстона, Джойса, Мёррея и Брокльхёрста. Они взяли с собой 31,8 кг провизии – недельный запас из обычного расчета по 907 грамм в день на человека, но только одну палатку, рассчитанную на троих, полагая, что один или двое смогут спать в мешках, вне палатки. Погода, когда они покинули домик, была хорошей, но после полудня задул сильный южный ветер, и им пришлось идти в поземке. Путешественники расположились на ночлег около крутой отдельной скалы, приблизительно в восьми километрах от домика, на высоте почти 600 метров над уровнем моря. Найти хороший заснеженный участок для лагеря оказалось трудным делом. Пришлось разбить палатку на гладком голубом льду ледника, покрытом тонким слоем снега. Лед под небольшим уклоном спускался к морю и заканчивался ледяным обрывом в нескольких сотнях метров от лагеря. После обеда Пристли, Мёррей и Джойс взобрались на отдельные скалы и нашли несколько новых лишайников; однако собранные ими образцы потом пропали во время бури. Пристли также нашел множество очень правильных кристаллов полевого шпата, выветрившихся из кенита, и собрал несколько горстей самых лучших.

Путники залезли в спальные мешки в восемь часов вечера в понедельник, а еще до полуночи налетела буря, которая оказалась исключительно жестокой, с сильной метелью. Пристли вызвался спать в эту ночь под открытым небом и отнес свой спальный мешок в укрытое место между скал, на некотором расстоянии от палатки. Услышав рев бури, остальные выглянули наружу, но увидев, что Пристли успел спуститься и улегся рядом с палаткой, успокоились. В первую ночь легкий снег вокруг палатки сдуло, и одна ее сторона оказалась открытой для ветра, но обитатели палатки нашли несколько кусков камня и закрепили ими край полотнища.

«В течение следующих трех дней нам было довольно тепло в спальных мешках внутри палатки, – пишет Мёррей в своем отчете. – Хотя мы не могли готовить, но ели сухари и пеммикан. Брали горсти снега, находившегося в небольшом количестве под полотнищем пола, и, сжимая в руке, получали ледышки, которые сосали взамен питья. Мы беспокоились о Пристли и время от времени отстегивали полотнище входа и окликали его; каждый раз Пристли отвечал, что все в порядке. В начале бури Джойс сумел передать ему еду, поэтому мы не боялись, что он голодает, но, как выяснилось потом, Пристли нечего было пить, и он поэтому не мог есть. Никто не мог предложить ему поменяться местами, так как при этом в спальный мешок моментально набился бы снег, да и его самого могло бы унести ветром. В среду Марстон надел свой непромокаемый костюм и подполз к Пристли, который сказал, что «все в порядке», но он не ел уже сутки. Марстон дал ему сухарей и шоколаду. В четверг утром Пристли откликнулся на зов, но голос его все удалялся от палатки: оказывается, при каждом движении Пристли немного соскальзывал вниз по гладкому льду ледника. В середине дня на наш оклик не последовало ответа. Мы вспомнили об обрыве на краю ледника и забеспокоились. Джойс и я оделись и вышли на поиски Пристли. Из-за сильной бури ничего не было видно; стоило поднять голову, чтобы попытаться взглянуть вперед, как все лицо и глаза мгновенно покрывались коркой льда. Мы ползали на четвереньках, разыскивая пропавшего. Единственная возможность вернуться в палатку состояла в том, чтобы придерживаться направления ветра: по ветру в поисках Пристли, против ветра – назад к палатке. Ориентиром служили сани, стоявшие с одной стороны палатки. Пристли же лежал неподалеку от них. Я прополз вдоль саней к тому месту, где он лежал, и не обнаружил его. Джойс отполз немного дальше вправо и натолкнулся на него: Пристли был жив».